Вчерашняя "пятница, тринадцатое" удалась, блин, на славу.
Когда я видела такое поведение детей в саду, я делала удивленное лицо и говорила: "Кажется, нашу Ксюшу кто-то забрал, а нам взамен оставил эту странную капризную девочку... Надо узнать, куда делась наша Ксюша и пойти поменять девочек обратно, потому что Ксюша себя так не вела, а мне такое поведение очень не нравится..." Истерика прекращалась как по мановению волшебной палочки, Ксюша улыбаясь сквозь оставшиеся слезы, и уже едва ли не смеясь, говорила: "Не надо меня менять, это я!" Но...
Мне доподлинно известно, что в нашу квартиру никто не входил и не выходил, и ничего не вносил и не выносил, а значит, о ужас, этот маленький опухший от слез и красный от надрывного рева мальчик - МОЙ СЫН!!! Вчерашний день оказался знатным испытанием моему хваленому (не мной) терпению. Забегая вперед, скажу, что испытание я в итоге прошла, лишь слегка сдав позиции на финише, в десять часов вечера, сама уже с опухшей головой, сдав ребенка мужу, чтобы поносил на ручках (кстати, у меня вообще раньше редко болела голова, а тем более так - феерические ощущения, что ее то сдавливают снаружи, то она норовит взорваться изнутри...).
Сын проснулся в пять утра и как обычно спать после еды не стал, но дальше он вопреки своему обычному распорядку (когда он просто валялся рядом и смотрел по сторонам или, постепенно засыпая, спал до восьми утра, когда снова требовал еды) начал истошно кричать. Самое ужасное, что Гришка завелся просто с пол оборота, как говорится, то есть крик начался мгновенно и сразу был такой силы и пронзительности, что просто жуть. Ему предлагалась еще еда, подгузник был поменян на чистый, проверены все версии "жарко-холодно-больно", я носила его на руках (временно помогало в позе лягушки распластаться по моему животу), и вообще делала что только могла - ничего не помогало. Кто бы тогда мог подумать, что это было лишь началом "великого дня".
Итак, начиная с пяти утра Гриша ел каждый час (молокозавод был несказанно удивлен необходимостью внезапно повысить производительность труда и частоту экспортных поставок), присасываясь на 10 минут, следующие 50 минут проводились в ношении на руках по квартире и несколько раз ему удавалось вырубиться на 15-20 минут, после чего все начиналось сначала. К 12 часам я с опухшим и покрытым красными пятнами ребенком, продолжавшим истошно орать и визжать, вышла из дома, прошла от своего первого подъезда до четвертого, около которого крик и визг мгновенно оборвались и Григорий Николаевич, повиснув на моих руках и уронив голову мне на грудь выключился как это делает аппаратура при нажатии кнопочки off. Какой-то натуральный "горшочек, не вари!", блин... Дальше были счастливые три часа, которые мы прогуляли на улице, когда сын спал, лишь немного покуксившись в сберкассе, куда я наконец дошла, чтобы заплатить за квартиру. Я даже умудрилась купить вишни, почитать книжку в скверике у фонтана и уже было размечталась, что с этими привычными радостями жизнь, возвращается и сама привычная жизнь, но нет...
С трех до шести, когда вы уже вернулись домой из-за внезапно начавшегося дождя, снова те же песни в прямом эфире... В итоге Гриха заснул в начале седьмого с мокрой пеленкой на голове. А потом, когда проснулся, и уже пришел с работы Коля, мы с сыном вдвоем плавали в ванной - лежа на моем животе, дрыгая ногами и руками, он протусовался в ванне едва ли не в два раза дольше обычного. На ночь сын засыпал уже вполне вменяемым человеком и ночью спал как обычно.
Я, конечно, грешила на жару, давление, грозу, но какое же это отвратительное ощущение, когда ребенок вот так убивается, а ты даже не знаешь, почему, и ничем не можешь ему помочь. А еще отвратительно понимать, что в таких обстоятельствах любое, даже самое незначительное действие мгновенно приобретает статус "важного дела", не потому даже, что времени на его осуществление становится мало, а потому, что это самое время просто не понятно, будет ли вообще или нет.