Дублирую...читать до конца.

В переходе возле станции метро сидит женщина неопределенного возраста. Ей можно
дать с ходу и тридцать, и двадцать три, и сорок два. Волосы у женщины спутаны и
грязны, голова опущена в скорби.

Перед женщиной на заплеванном полу
перехода лежит кулек. В кулек сердобольные граждане бросают деньги. И не бросали
бы, да на руках женщина держит весомый «аргумент» в пользу того, что ей деньги
просто необходимы. На руках у женщины спит ребенок лет двух. Он в грязной
шапочке, бывшей когда-то белой, в спортивном костюмчике. Переход – место
достаточно оживленное. И течет нескончаемым потоком людская толпа, и звенит
мелочь в кульке, и шуршат купюры.

Я ходил мимо женщины около месяца. Я
догадывался, кому уходят деньги, жертвуемые многочисленными прохожими. Уж
сколько говорено, сколько написано, но народ наш такой – жалостливый.
Жалостливый, до слез. Готов народ наш отдать последнюю рубашку свою, последние
копейки из кармана вытряхнуть. Подал такому «несчастному» – и чувствуешь, что у
тебя все еще не так плохо. Помог, вроде бы как. Хорошее дело сделал…

Я
ходил мимо попрошайки месяц. Не подавал, так как не хотел, чтобы на мои деньги
какой-нибудь негодяй купил себе кирпича одну штуку, да вставил в стену нового
дома-дворца своего. Пускай будет дыра у него в стене, у негодяя этого. Не будет
кирпича от меня. Но, судя по тому, как попрошайке подавали, хозяин ее имел уже
несколько домов-дворцов.

Ну и попрошайке что-то перепадает, конечно.
Бутылка водки на вечер, да шаурма. Хозяева таких «точек» попрошайничества имеют
немало, но отличаются жадностью. И жестокостью. На том и держится их
супердоходный бизнес. На деньгах да на страхе. Никто из опускающих монетку в
кулечек не знает, что «встать» на место возле Владимирского собора невозможно, а
хождение по вагонам метро с уныло-тягучим «простите, что я до вас обращаюся»
стоит от 20 долларов в день. Или – знает? В таком случае – знает, но подает?


Никто из добряков, жертвующих «мадонне с младенцем», не задумывается над
еще одним вопросом. Над одним несоответствием, буквально бросающимся в глаза.
Спустя месяц хождения мимо попрошайки меня вдруг как током ударило, и я,
остановившись в многолюдном переходе, уставился на малыша, одетого в
неизменно-грязный спортивный костюмчик. Я понял, что именно казалось мне
«неправильным», если можно назвать «правильным» уже само нахождение ребенка в
грязном подземном переходе с утра до вечера. Ребенок спал. Ни всхлипа, ни
вскрика. Спал, уткнувшись личиком в колено той, кто представлялась его мамой.
Попрошайка подняла на меня глаза. Наши взгляды встретились. Бьюсь об заклад, она
поняла то, что понял я…

У кого из вас, уважаемые читатели, есть дети?
Вспомните, как часто они спали в возрасте 1-2-3-х лет? Час, два, максимум три
(не подряд) дневного сна, и снова – движение. За весь месяц каждодневного моего
хождения по переходу я НИ РАЗУ не видел ребенка бодрствующим! Я смотрел на
маленького человечка, уткнувшегося в колено «мамы», и страшное мое подозрение
постепенно формировалось в твердую уверенность.
– Почему он спит все время?
– спросил я, уставившись на ребенка.
Попрошайка сделала вид, что не
расслышала. Она опустила глаза и закуталась в воротник потертой куртки. Я
повторил вопрос. Женщина вновь подняла глаза. Она посмотрела куда-то за мою
спину. Во взгляде ее явственно читалось усталое раздражение вперемешку с
полнейшей отрешенностью. Я впервые видел подобный взгляд. Взгляд существа с
другой планеты.
- Пошел на… – произнесла она одними губами.
– Почему он
спит?! – я почти кричал…

Сзади кто-то положил руку мне на плечо. Я
оглянулся. Мужчина с типичным лицом рабочего с близлежащего завода
неодобрительно хмурил седые брови:
– Ты чего к ней пристал? Видишь – и так
жизнь у нее… Эх… На вот, дочка, – мужик вытряхнул из своей огромной пятерни
монетки.
Попрошайка перекрестилась, изобразив на лице смирение и вселенскую
скорбь. Мужик убрал ручищу с моего плеча, побрел к выходу из перехода. Дома он
расскажет, как защитил угнетенную, несчастную, обездоленную женщину от негодяя в
дорогой дубленке.

Милиционер, подошедший ко мне в переходе на следующий
день, выразился почти так же, как и его «подопечная» попрошайка. И на свой
вопрос я получил исчерпывающее:
– Пошел в…
А ребенок спал…

Я
позвонил знакомому. Это веселый и смешливый человек с глазами-маслинами. Он с
горем пополам окончил три класса, и читает с трудом. Полное отсутствие
образования не мешает ему передвигаться по улицам города на очень дорогих
иномарках и жить в домике с бесчисленным количеством окон, башенок и
балкончиков. Знакомый был весьма удивлен моей уверенностью в том, что весь без
исключения подобный бизнес контролируют представители его национальности. Я
узнал, что в Киеве попрошаек «держат» и молдаване, и украинцы. Причем, первые
специализируются, в основном, на «инвалидах войны». Мы часто видим их на
переходах и светофорах, снующими буквально под колесами машин. Мнимые афганцы
«работают» также и в метрополитене.

Всевозможными «больными», хромыми и
«приехавшими делать операцию» заведуют с равным успехом как украинцы, так и
цыгане. Бизнес этот, несмотря на кажущуюся стихийность, четко организован.
Курируется попрошайничество организованными преступными группировками, и деньги,
брошенные полунищими прохожими в кулечек «обездоленного инвалида», уходят
«наверх». Причем, настолько «наверх», что, узнай об этом сердобольный прохожий,
он потерял бы сознание от удивления. Детей берут в «аренду» у семей алкоголиков,
или попросту воруют. Но это все, что говорится, цветочки.
Мне нужно было
получить ответ на вопрос – почему спит ребенок? И я его получил. Причем, мой
знакомый цыган произнес фразу, повергнувшую меня в шок, вполне обыденно,
спокойным голосом. Как о погоде сказал:
– Или под героином, или под водкой…

Я остолбенел. «Кто под героином? Кто – под водкой?!»
– Ребенок. Чтобы не
кричал, не мешал. Ей с ним целый день сидеть, представляешь, как он надоесть
может?

Для того чтобы ребенок спал весь день, его накачивают водкой. Или
– наркотиками. Разумеется, что детский организм не способен справляться с таким
шоком. И дети часто умирают. Самое страшное – иногда умирают днем, среди
«рабочего дня». И мнимая мать должна досидеть с мертвым ребенком на руках до
вечера. Таковы правила. И идут мимо прохожие, и бросают мелочь в кулек, и
считают, что поступают благородно. Помогают «матери-одиночке»…

… На
следующий день я стоял в переходе возле станции метро Л. Милиционера,
ответившего мне вчера ругательством, не было видно. Я запасся журналистским
удостоверением, и был готов к серьезному разговору. Но разговора не получилось.
А получилось следующее…
У женщины на руках лежал ДРУГОЙ ребенок. Мои вопросы
попрошайка попросту игнорировала с отрешенным лицом. Меня интересовали документы
на ребенка, и, самое главное – где вчерашний малыш?

Попрошайка вопросы
игнорировала, зато их не игнорировали торговки, стоявшие рядом. От женщины,
торгующей трусиками, я узнал, что мне следует, мягко говоря, удалиться из
перехода. К возгласам торговки подключились ее негодующие соседки по ремеслу.
Следом за ними – прохожие преклонных лет. В общем, я был с позором выдворен из
перехода. Оставалось одно – звонить 02 или искать милицейский патруль. Но
милиция нашла меня сама. Сержант, любитель посылать в…, подошел ко мне и спросил
документы. Я документы предоставил, и высказал свое мнение по поводу нахождения
женщины с ребенком в переходе. Сержант со мною согласился, и… отправился звонить
кому-то. Я стоял перед переходом, с полным ощущением того, что пытаюсь бороться
с ветряными мельницами. Спустя несколько минут в переходе не было уже ни
торговок, ни попрошайки со спящим ребенком…

Когда вы видите в метро ли,
на улице ли женщин с детьми, просящих милостыню, задумайтесь, прежде чем ваша
рука полезет за деньгами. Подумайте о том, что не будь вашего и сотен тысяч
подаяний, и бизнес этот умер бы. Умер бы бизнес, а не дети, накачанные водкой
или наркотиками. Не смотрите на спящего ребенка с умилением. Смотрите с ужасом.
Ибо вы, прочитавшие эту статью, знаете теперь – почему спит ребенок