ливан-сирия-2

А в отеле уже ждали Ирина II и Имад, который изучил наши счастливые физиономии встревоженным взглядом, убедился, что никто не умирает, выстроил всех и гуськом повел за собой. Мы послушно засеменили за единственным мужчиной. Расправив плечи и усмехаясь своим мыслям, он гордо вышагивал по узкой, мощенной булыжником улочке к круглой уютной площади л’Этуаль (площадь Звезды) с четырехгранной часовой башней в центре. Прямо на тротуарах теснились маленькие столики. За ними солидные господа, европеоидные ливанки в ярких маечках и закутанные в платки иорданки посасывали кальян. Сверкали неоновые витрины с последними коллекциями обуви, платьев, пальто, богемским стеклом, прилавки «Аль Рифаи» ломились под тяжестью гор шоколада, марципанов и восточных сладостей.

А страшное прошлое города таилась под боком у этого ослепительного великолепия – в книжном магазине по соседству. Со страниц огромного фотоальбома на нас смотрели улицы и дома Бейрута – современного и того, каким он был еще 15 лет назад. Вот знакомая площадь л’Этуаль: подсвеченная огнями часовая башня, нарядные люди за столиками кафе. А вот она же, покрытая грудой кирпичей и арматуры, бесформенные глазницы выбитых окон, и дети с серьезными глазами сбились в кучку у обвалившейся стены.

Еще в V-VII вв. на территории нынешнего Ливана появились христиане-марониты, отколовшиеся от восточной христианской Церкви. На протяжении столетий они сосуществовали с мусульманами, не всегда мирно. В середине ХIХ в. представители этих конфессий вконец рассорились, дав повод иностранным государствам принять участие в дележе бывшей Османской империи. В итоге часть Северо-Восточной Сирии отошла французам и превратилась в Великий Ливан.

Хрупкое равновесие пошатнулось в 1949 г., с появлением государства Израиль. Евреи принялись расталкивать локтями тех, кто за прошедшие тысячелетия занял их место, и палестинцам пришлось разбегаться куда глаза глядят. Более всего их привлекал Ливан, в отличие от других стран лояльно относившийся к беженцам. И благодарные бандиты разместили там штаб-квартиру сопротивления. Небритые мужики с недружелюбными взглядами сбивались в воинственные кучки, разъезжали с оружием наперевес и отказывались подчиняться ливанским властям, за что в 1975 г. были обстреляны отчаявшейся полицией. Палестинцы как будто ждали повода и тут же расстреляли автобус с мирными жителями. Так началась гражданская война. Обрадованная Сирия под видом помощи начала оккупацию страны. «Ливан, Ливан, страна моя, ты вся горишь в огне…»

Пока суть да дело, кровожадные палестинцы насолили и южным соседям, захватив автобус с израильтянами. Тут уж к военной мясорубке присоединились израильские войска, перейдя южную границу Ливана.

Сын уходит в темную рань
Смерть месить по ливанским глинам.
И жизни тонкая ткань
Протягивается между мной и сыном.

Незнакомая девушка пишет сыну в Ливан.
И с каждым сердечным ударом
Про себя повторяю ее слова:
«Я хочу тебя видеть старым».
А к экранам в ночи приникает страна.
Голос диктора тяжек и глух.
Косяком журавлиным плывут имена.
Ихье зихрам барух.

Я в тылу. И жизни пульс мне несносен,
И от совести некуда деться.
Он в огне. А мне всего сорок восемь,
И сжимает боль мое сердце.

И я не пою. Я молитву творю,
Приникая к словам упрямым:
Берегите мальчики жизнь свою,
Возвращайтесь к еврейским мамам.

(Ефрем Баух. Песня Ливанской войны. 1982)

Ливанским фалангистам совместно с израильскими войсками удалось окружить палестинских боевиков в районе Бейрута. Ясир Арафат, самозабвенно режиссировавший адский спектакль, трусливо перебазировался в Тунис и оттуда продолжил руководить партизанским движением. Палестинцы специализировались на терактах, а израильтяне под руководством Шарона за это истребляли народ в палестинских лагерях беженцев. Так и жили до 1989 г., пока не было подписано мирное соглашение. Больше всех оно расстроило сирийцев – под шумок они уже считали Ливан своей вотчиной.

Я с удивлением и ужасом смотрю на спутника: «Имад, ты помнишь это?» Тот спокойно перелистывает страницы книги: «Мой дом в горах. Нас не бомбили. Но часто отключали электричество – это ужасно неудобно». И добавляет: «Сейчас я покажу тебе, что было дальше».

Выходим через вторую дверь магазина и оказываемся на огромной площади. Один ее край устлан ковром живых цветов, за ними ряд портретов с траурными лентами, ложе-могила, покрытая белоснежными венками. Надо всем этим горит табло, отсчитывающее дни с момента гибели Рафика Харири и его министров – 228.

Рафик Харири, занявший пост премьер-министра после окончания гражданской войны, стал настоящим спасителем и всенародным ливанским любимцем. Владелец строительной корпорации, он и в масштабах государства в первую очередь стремился поднять Ливан из руин. За 10 лет Бейрут преобразился: новенькие высотки протянулись вдоль всего побережья, на пустырях, расчищенных от гор кирпичей с пулевыми отметинами, днем и ночью шумят строительные краны, снова открылись банки – главная ливанская статья дохода, бутики ведущих торговых марок Европы, колоссальные комплексы отелей ярусами террас и бассейнов сбегают к морю, снова покачиваются у берега роскошные белоснежные яхты.

В феврале кортеж, в котором ехал премьер-министр, был взорван. Не выжил никто. Вечером того же дня на месте взрыва, на центральной площади Бейрута, собралась толпа. Ливанские девушки на собственных лицах писали: «Сирия, вон из Ливана!» Не зря все многозначительно посмотрели в сторону Сирии – ее войска под видом наблюдателей все еще находились в Ливане. Сын премьер-министра, занявший его место, поклялся не выключать табло, пока не отомстит за смерть отца. И спрятался во Франции.

Улицы Бейрута и других городов заметно опустели: сирийские попрошайки в испуге убрались домой. Ливанцы сплотились перед лицом общей опасности. Многоконфессиональное сосуществование – и заслуга ливанского общества, и его уязвимое место. Мир в Ливане хрупок, как неоновые огни бейрутских бутиков.

Из дня сегодняшнего я добавлю, что после нашего отъезда была и вторая война. И снова гибли люди, рушились только что отстроенные дома. Ливанцы оплакивали своих детей, убитых израильтянами. Справедливости ради замечу, что израильтяне оплакивают своих детей, убитых палестинцами. Но - все же палестинцами, а не ливанцами

Вернувшись на одну из улиц, разбегающихся лучами от площади Звезды, мы устроились в ресторанчике по соседству с римскими раскопками. Обломанные зубья подсвеченных классических колонн прорезали темноту. Над ними раскинулся купол маронитской церкви, чуть поодаль гремели к службе колокола православного храма, а за ним сверкала новогодними фонариками мусульманская мечеть.

За соседним столиком что-то обсуждали юные шейхи в белых рубахах до пола и длинных платках, прикрученных к головам обручами. А перед нами, как скатерть-самобранка, раскинулось изобилие ливанской кухни: овощные салаты в блюдах, гороховые в блюдечках, котлетки, колбаски, баклажаны, маслинки. Своими пухлыми миниатюрными пальчиками Имад ловко свернул совочек из хлебной лепешки, зачерпнул хоммос и хитро прищурился: «Девушки, у нас едят руками». Мы пили вино, много смеялись и были счастливы. Подкладывая лакомый кусочек в тарелку, Имад почти касался лбом моего виска, накрывал волной терпкого теплого аромата. От выпитого вина и близости насмешливых зеленых глаз кружилась голова.

Опустилась южная ночь, черная и теплая. Высоко-высоко над городом стояли яркие звезды. Мы бесцельно брели по улицам в сторону набережной – рауши. Ирины о чем-то шептались сзади, а мы с Имадом убежали вперед.

Мы болтали ни о чем и обо всем, шепотом поверяли друг другу секреты и тут же хохотали о пустяках. Он был одновременно насмешлив и нежен, он спорил, остроумно шутил, задавал неожиданные вопросы и долго смотрел в глубину моих зрачков, как будто на дне их читал тайные ответы. Он подходил так близко, что горячее дыхание обжигало мне щеку, он замирал, едва коснувшись пальцами моей ладони, он шептал, щекоча теплыми губами мочку моего уха, резко отстранялся и смеялся. Но я кожей ощущала его горящий из темноты взгляд. Боже, как мы коварны в своем желании обольстить! Но и с каким упоением каждый раз жаждем верить! «Ах, обмануть меня нетрудно – я сам обманываться рад».

Вдоль парапета набережной сидели горожане на складных стульчиках, попыхивали кальянами, дурачились и просто болтали. Из распахнутых машин лилась музыка.

Хотелось, чтобы праздник длился и длился. Но бесконечный день как-то неожиданно подошел к концу. Имад купил нам по темной розе, усадил в такси и проводил остановившимся взглядом.

Утром, выходя из отеля, краем глаза зацепила в вестибюле радостную улыбку коренастого араба. Надменно поджала губы, но в следующую секунду узнала в нем недоуменно скисшего Махмеда и улыбнулась. Когда он заглянул в лицо Ире, чтобы поздороваться, та тоже шарахнулась в сторону. Я поняла: вчера наш красавец все время сидел, и мы не ожидали, что он такой маленький.

Выехали из Бейрута по направлению к Сайде (Сидону) и начали кружить по ленточке-дороге, забираясь в горы. Махмед включил диск Нэнси Аджран – ливанской звезды с голосом, как душистый розовый ручей, присыпанный нежнейшей сахарной пудрой.

Справа от дороги разверзся обрыв. Он стремительно углублялся и превращался в узкую зеленую долину, которая одним концом упиралась в море, а другим, причудливо изгибаясь между горами, терялась в их хребтах. Я поймала себя на мысли, что это дежавю: сейчас мы обогнем долину и на дне ее увидим банановую плантацию. Но тут же вспомнила: похожий пейзаж я видела в Марокко, по дороге из Эссуэйры в Агадир.