Врачебные ошибки
Сегодня мы подготовили репортаж о людях, которые вследствие врачебных ошибок потеряли своих близких или сами стали инвалидами. Все истории записаны со слов героев.
Зульфия Моисейченко:
– В мае 2010 года у моей дочери Алины, ей тогда был 1 год и 5 месяцев, обнаружили лейкоз. Мы поступили в больницу – в НИИ педиатрии. Диагноз рак крови. За полгода до этого я похоронила мужа. Был шок. Мы отправились на лечение, прошли весь курс, после него нам поставили диагноз гепатит С. Врачи нам этого не говорили, наверное, они боялись, а сообщили об этом медсестры. Они убедили нас в том, что гепатит С – побочное заболевание при онкологии. Они утверждали, что одной болезни без другой не бывает. Лечение в Институте педиатрии было очень тяжелым. Там происходили ужасные вещи. Полная антисанитария, по 12 человек в палате. Врачи могли перепутать «химию» с физраствором и т.д. Нам отказывались делать химиотерапию, говорили, что у государства нет средств. Поэтому раковые опухоли начали мутировать, самочувствие ухудшалось. И никуда нельзя было жаловаться, медперсонал нам угрожал. Потом мы узнали, что на каждого ребенка выделяется по 4 млн. тенге. Но на деле такого не было. Не хватало лекарств, перевязочного материала. У всех стояли наружные катетеры, которые нужно было обрабатывать, но этого не делали, поэтому у нас случился сепсис крови. Нам давали самые дешевые препараты, например, китайский физраствор с мусором. Мы воевали, писали заявления, а директор этого заведения обещал нас всех посадить. Кстати, сейчас он там уже не работает.
Питание – отдельная тема: вонючая капуста, тушеная или вареная. Перед любой комиссией было очковтирательство: начинали хорошо кормить, а потом снова капуста. И это детям, которые проживали там свои последние дни.
Через месяц после лечения у нас начался ранний рецидив. Врачи сказали, что нужна трансплантация, но ее в Казахстане никто не мог сделать. Я сказала, что не хочу, чтобы мой ребенок лечился в таких нечеловеческих условиях. В России от нас сразу отказались – не хотели портить статистику, и мы решили поехать в Израиль. Сначала мы долго добивались от государства квоты, но получили ее только после смерти дочери. Мы все продали, висели на на форуме vse.kz, собрали деньги.
Когда в Израиле посмотрели нашу выписку и увидели гепатит С, то спросили: «Как так?». Я ответила: «Ну это же сопутствующий диагноз». А мне говорят: «Вы знаете, что при гепатите С может быть лейкоз, но никак иначе! Вы переливали кровь? От кого? От мутантов? Вас заразили».
Ощущение, что это массовое заражение, для того чтобы не было детей-инвалидов. Профессора из Израиля спрашивали: «Может, на ваших детях в Казахстане проводят опыты? Изучают взаимодействие гепатита и лейкоза?».
Около 8 месяцев у нас ушло на то, чтобы убить мутацию раковых клеток, но были огромные проблемы с печенью из-за гепатита. Дочери сделали операцию по пересадке печени, но на 33-й день произошел отказ печени, отек мозга, была трепанация черепа, но отек был такой большой, что вставить обратно мозг не смогли. Я вернулась домой, чтобы похоронить здесь дочь.
Мы верили в то, что победим рак крови. Но гепатит… Я думаю, что в НИИ педиатрии просто заражено все оборудование. Еще будучи в Израиле, я решила обратиться в суд. Подавала иск от моего имени сестра – процесс начался в августе 2011 года. Мы вместе с другими родителями зараженных гепатитом детей прошли здесь все суды: районный, городской. Факта заражения не обнаружено. Нас, родителей, обвинили в том, что мы водили своих детей в салоны красоты на маникюры и педикюры, где их и заразили. Потом, когда начались проверки, наши истории болезней переделали. Исчезли многие листы. Там даже видно, где листы вырваны и переклеены. Мы не смогли найти карточки тех доноров, которые заражали детей: там были и солдаты-срочники, и наркоманы.
Мы проиграли все суды, сейчас ждем Верховный. Потом будет международный. Один судья сказал нам: «Что вы хотите? В другой стране вы сможете что-то доказать, здесь – нет! Как заражали, так и будут заражать». Вы знаете, у меня остался еще сын, и я очень боюсь за него.
Зарина Баетова:
– Моя история очень длинная и болезненная. Ребенок был запланированный, желанный. Беременность протекала без проблем, роды прошли без осложнений, выписали нас здоровыми. Участковый педиатр пришла (позже выяснилось, что врач на тот момент была еще интерном), увидела моего желтого ребенка. Никаких мер не предпринимала, сказала, что это физиологическая желтуха. Через некоторое время я сама простыла и повторно попала в родильный дом, где и показала своего ребенка врачу-педиатру, которая взяла анализы. Билирубин показывал 250 моль (норма 18–20), врач дала фотолампу и посоветовала: «Уложите под лампу ребенка, когда выпишитесь домой, побольше на солнце выходите». Все рекомендации доктора я выполнила. Когда наступило время планового приема, уже было поздно – билирубин достиг 360 моль. Он уже прошелся по всему организму, произошла интоксикация головного мозга, в результате мой малыш стал инвалидом.
Когда я услышала страшный приговор – ДЦП, я даже не знала значения этих страшных букв. Думала, все, жизнь на этом остановилась, возненавидела весь мир, эту страну, у которой есть миллиарды на всевозможные саммиты, азиады-универсиады и прочие пафосные гламурные мероприятия, но на врачей, которые в ответе за здоровье и жизнь детей, денег нет. Твердо решила, что в Казахстане лечить своего малыша не буду. Я продала все, благодаря помощи друзей, коллег и неизвестных мне людей из соцсетей поехала в Китай. Знаете, в той китайской клинике 75% пациентов – казахстанцы.
решила снять копии всех своих медицинских документов. Они находятся в перинатальном центре г. Алматы по адресу: Жубанова, 11. Я знала, если я пойду туда одна, меня никто не будет слушать, поэтому в первую очередь обратилась в прокуратуру Ауэзовского района. Заместитель прокурора Олжас Багжанов выслушал меня и дал поручение своим помощникам помочь мне с получением копий документов. 1 марта в 11.00 мы с сотрудником прокуратуры пришли в родильный дом. Я быстро написала заявление с просьбой выдать копии обменной карты и биохимического анализа моего малыша. В течение получаса мне принесли копию обменной карты. Однако копию анализов ребенка почему-то долго искали. Врачи засуетились, было много скрытности, главврач не шел с нами на контакт. Только через 2 часа мне принесли результаты анализов, которые не имели никакого отношения к моему ребенку. Тут вновь вмешался заместитель прокурора Ауэзовского района Олжас Багжанов, он позвонил куда надо, и только тогда главврач сам пошел в статотдел родильного дома и принес настоящие результаты анализов моего малыша.
Сейчас у меня на руках копии двух анализов с одним номером и датой, но разными показаниями билирубина. Врачи, лаборанты и статотдел перинатального центра заинтересованы в фальсификации медицинских документов, несмотря на то что это влечет за собой уголовную ответственность, значит, они хотели скрыть свою вину в том, что мой здоровый ребенок стал инвалидом. Также есть копии журналов, где регистрируются все анализы, и не надо быть экспертом, чтобы увидеть исправление.
Сейчас сыну полтора года, он не держит голову, не сидит и уж тем более не ходит. Моя задача – добиться хоть какой-то справедливости и реабилитировать сына. Я хотела подать в суд, долго искала адвоката – никто не соглашался судиться против Министерства здравоохранения, а когда его нашла, сумма гонорара оказалась мне не по карману – он запросил 700 000 тенге.
Алма Сапарбаева:
– Вечером 17 августа мой сын Султан вышел из дома, с тех пор его больше нет. Он со своим другом и его женой ушел праздновать двухлетие их ребенка. По дороге домой Султан пошел по пешеходному переходу, следом шли друзья. Ехавший по дороге автомобиль, не пропустив пешеходов, немного задел друга Султана. Водитель вышел из машины и обвинил сына в повреждении его авто. Приехали друзья водителя, завязалась драка, в которой Султан и его друг были сильно избиты.
7. Когда его привезли в городскую больницу №7, на него никто не обращал внимания, первую помощь оказали халатно, не сделали необходимых анализов, снимков, томографии. Я о произошедшем узнала не сразу. Сноха мне сказала: «Мама, Султан попал в больницу с небольшим сотрясением, полежит два-три дня и выйдет». На следующий день мы поехали к нему в больницу, зашли в палату, а он без сознания. Глаза еле открывает, нас не узнает, говорить и ходить не может.
Я смогла найти только дежурного врача (были выходные), объяснила ситуацию, а он говорит: «Да ваш сын в кафе же был вчера, наверное, пьяный еще лежит, такие к нам сотнями попадают». Я пыталась объяснить, что с ним что-то не так, что он никогда таким не был, уговаривала его обследовать. Мне сказали: «Утром его осматривал заведующий, ему сделали укол и дали лекарства».
Вернувшись в палату, я обнаружила сына сидящим на постели, начавшей тлеть от горевшей спички, которую он уронил. А он даже не обращал на это внимания. Это разве нормально? Я позвала врача, он посмотрел зрачки Султана и принял решение сделать томографию. После нее сделали заключение: черепно-мозговая травма, кровоизлияние и отек мозга.
Его прооперировали, но уже было поздно. После 10 дней комы он скончался.
Я сужусь с больницей, у меня есть врачебное заключение, где точно утверждена вина принимавших его врачей. Ведь если бы ему оказали должную помощь, он бы выжил и был абсолютно здоровым человеком.
Оксана Комарова:
– Два года назад мой 16-летний сын Сергей пошел купаться. Нырнул, ударился головой о плиту, сломал шею. Видимо, от удара ему зажало спинной мозг, руки и ноги сразу же отказали. Когда нам позвонили его друзья и сказали, что он разбил голову, мы сразу же приехали в больницу поселка Жетысу, в которую его доставили. Там врачи, оказывая первую медицинскую помощь, отнеслись к нему халатно. Действовали не по протоколу, а как попало, например, переворачивали его.
Затем, когда приехала «скорая» и медики собрались везти его в районную каскеленскую больницу, его также не зафиксировали, не обложили шинами. Сама транспортировка была халатной. Самое страшное, что, когда сына привезли в больницу, его просто посадили в инвалидную коляску. Хотя должны были зафиксировать и положить в горизонтальном положении. Представляете, они спрашивали у парализованного мальчика: «Ты что, сесть нормально не можешь?». Он отвечал: «Мама, я ни руками, ни ногами не могу шевелить». Его посадили в инвалидную коляску, повезли и положили на кушетку. Там он пролежал еще какое-то время, пока мы не вызвали человека из реанимации. Врач пришел, осмотрел и срочно забрал его в реанимацию. Пока делали рентген, они его очень часто небрежно разворачивали и снова сажали и поднимали. Даже когда зашивали, по Сереженым словам, вели себя очень похабно. Он говорил, что его голову просто держали на весу и зашивали. Из-за всего этого его состояние сильно ухудшилось, получилось смещение позвонков, кровоизлияние спинного мозга, переломы с четвертого по седьмой шейный позвонок. Если бы они правильно его транспортировали и правильно бы оказали ему элементарную первую помощь, то состояние не было бы таким критичным.
В местной больнице не было профильного отделения, поэтому спустя некоторое время мы привезли нейрохирурга из платного отделения городской больницы №7. Хотели, чтобы он его осмотрел и забрал в свое специализированное отделение. После осмотра он сказал: «Готовьтесь, через четыре-пять дней он уже не будет жить». Сказал, получил деньги и уехал. Даже нигде не отметил, что мы его вызывали.
Без специализированного лечения мы целый месяц пролежали в больнице в обыкновенной палате. Большая благодарность Валерию Ивановичу – обыкновенному травматологу из нашего отделения. Он Сережу немного поднял. Он сам консультировался с городской больницей №7, и в итоге перевел нас туда, там мы немного полежали. Однако нейрохирургическое отделение №1 под руководством Виктора Васильевича Крючкова напрочь отказывалось нас принимать. Даже осматривать не хотели, попросту выгнали.
После Сергей попал уже в инфекционное отделение, поскольку с первых дней, еще с периода реанимации, у него образовались пролежни из-за того, что его никто не переворачивал. Мы, родители, с этим никогда не сталкивались, вместо того чтобы с первых дней дать нам надлежащую консультацию, врачи обвиняли нас в неправильном уходе.
И вообще, о каком уходе можно говорить, если в наших больницах даже не предусмотрено обыкновенное место для близких родственников? В последний раз в больнице №1, что в Калкамане, мы даже остаться с сыном не могли – мол, не предусмотрено, медсестры за ним присмотрят. Но он ведь парализованный, кто с ним будет сидеть каждую минуту? Он не только пошевелиться, он даже крикнуть толком не мог.
Писали в Астану, хотели перевестись туда на реабилитацию. Однако нам дали письменный отказ, мол, такое не лечим. Мы решили ехать лечиться в Новосибирск.
Мы очень благодарны российским медикам, которые наконец-то показали нам, как нужно правильно ухаживать. Подробно рассказали, что можно делать, а чего нельзя. Занимались с ним в специализированных центрах. Самое интересное, что лечение в России было существенно дешевле, чем в Казахстане. После Новосибирска Сереже стало немного лучше.
Поскольку Оксане Комаровой приходится постоянно ухаживать за сыном, она прошла специальные курсы массажистов. Теперь она помогает и другим нуждающимся в помощи больным. Таким, как ее соседка Гульмира, которая также оказалась в тяжелом положении.
Гульмира Боратовна:
– Как только у меня начались проблемы со здоровьем, я обратилась к врачам. Сначала они обнаружили камни в желчном пузыре, который в итоге удалили. Затем язву желудка, после ее лечения обострился аппендицит. В последний раз обнаружили спайки кишечника. Каждый раз что-то новое находят. Почему нельзя было обнаружить все это на ранней стадии?
После четвертой операции я уже не смогла встать. Я похудела до 36 кг, стала очень слабой. Меня обязательно кто-то должен держать.Сидеть практически не могу. Врачи говорили, что я поправлюсь, но уже год, как я лежу в таком состоянии. Еще почему-то отказали руки. Они буквально стали деревянными. Операции делались в области желудка, причем здесь руки? Они наверняка что-то задели. С помощью Оксаны их немного удалось разработать, и уже потихоньку получается самостоятельно поесть.
По словам врачей, мое лечение закончилось, все системы и лекарства я получила, и больше никто ко мне не приходит.
Сергей Бобров:
– Однажды, когда я был на работе, у меня прихватило правую почку. Появилась резкая боль. Ушел с работы домой, позже вроде бы нормально стало, отпустило немного. Но вечером снова прихватило. Выпил обезболивающие средства – и снова прошло. На следующий день боль вернулась.
Отвезли меня в город Иссык, положили в больницу. Там я полежал, прошел курс лечения. Врачи сделали вывод, что это камни в почках, соответственно, от этого и лечили. Делали, как положено, УЗИ почек и прочее. В больнице я пробыл 10 дней. Выписали меня якобы с улучшением. Однако в моче появилась кровь. В итоге, как оказалось, меня не лечили, а просто купировали приступы боли. Соответственно, улучшения никакого не было, все стало только хуже.
Снова обследование, провели урографию, сделали обширные снимки, все как положено. Врач пальцем тычет в снимок и говорит: «Вот твои камни». Я в ответ: «Я ведь не врач, все равно не понимаю, что на этих снимках». Доктор назначил лечение, сказал, чтобы дома принимал горячую ванну, мол, мочеточники расширятся и камни быстрее выйдут. Выписал лекарства, но не помогало. Через неделю жена съездила к врачу, он сказал: «Ничего страшного, это камни выходят. Они выйдут, и все будет в порядке». Прошла еще неделя, ходить я уже не мог, из-за постоянной потери крови упал гемоглобин. Жил на обезболивающих уколах.
Жена снова поехала в больницу, но врача уже не застала. Нашла заведующего, объяснила ситуацию. Врач попросил срочно привезти меня в больницу. На этот раз сделали УЗИ не почек, а мочевого пузыря, но из-за запущенности болезни врач не смог ничего разглядеть. Он дал направление в Институт урологии в Алматы, где, сделав очередную урографию, врачи обнаружили рак мочевого пузыря.
Меня направили в онкологию, где сдал дополнительные анализы. Их пришлось делать очень срочно. В больницу меня приняли уже в тяжелейшем состоянии и через пару дней удалили почти все. Мочевой пузырь, простату, аппендицит. Все, что можно было вырезать, вырезали. В итоге нам сказали, что принятие горячих ванн (что в данной ситуации ни в коем случае нельзя было делать) сильно осложнило ситуацию. Получается, из-за некомпетентности врача я получал неправильное лечение и только сделал себе хуже. Жена взяла заключение и отвезла первому врачу в Иссыке с вопросом: «Что вы наделали?». В ответ она получила: «Ничего страшного». Он даже не извинился. Мы будем судиться.
Бахыт Туменова, президент , член Международной федерации организаций по защите прав человека и права на здоровье, врач, отличник здравоохранения:
– Нарекания чаще всего идут по линии бесплатной медицины. К нам в фонд обращаются социально уязвимые люди, которые не могут пойти в платную клинику или выехать за рубеж и вынуждены обращаться в государственные клиники, где и сталкиваются с врачебными ошибками. Мы разбираем случаи, делаем заключение, с которым человек может отправиться в суд.
В мире много людей умирает от врачебных ошибок. Если врачебная ошибка не вызвана халатностью и пренебрежением к исполнению своих обязанностей, то за нее не наказывают. Халатность – это когда ты не сделал все, что мог сделать. Ошибиться может каждый. Если больной поступил, ты его полностью обследовал, сделал все, что прописано правилами, но, увы, что-то пошло не так, то это твоя беда и твоего пациента. А если ты торопился и не сделал того, что необходимо, то это наказывается лишением свободы.
С этого года в Казахстане обещают вести учет врачебных ошибок. Это давно нужно было сделать. Сегодня у нас есть контрольный комитет, который напрямую подчиняется Минздраву, он контролирует жалобы, передает их в правоохранительные органы, если есть халатность. Но проблема заключается в том, что у нас нет правильного разбора ошибок. Часто цель разбора заключается в том, чтобы наказать, причем жестко. Поэтому есть корпоративная солидарность, и многие случаи замалчиваются. И получается замкнутый круг, а в итоге страдает пациент. Разбор же должен быть профессиональным. В комиссии должны быть лечащие доктора, у нас же в них часто сидят санитарные врачи, которые занимаются чистотой столовых и ресторанов, кошками и мышами.
Каждый случай нужно разобрать до конца и вскрыть причины, а потом необходимо сделать все для того, чтобы это не повторилось. Если лечебная ошибка произошла из-за того, что не было записано в стандартах, то должен формироваться новый стандарт лечения, при котором этой ошибки быть не должно. Например, вы знаете, почему в Америке маркируют ногу, которую нужно ампутировать? Это произошло после того, как ампутировали здоровую ногу.
Проблем в нашем здравоохранении много. Не хватает врачей, низкая заработная плата. Но я всегда говорю врачам: вам зарплату поднимут только тогда, когда с требованием повысить врачам зарплату выйдут сами пациенты. Но сделают они это только тогда, когда вы будете относиться к ним, как к родным людям – к матери, брату, сестре. А пока вы к ним относитесь потребительски и перекладываете на них свои нерешенные проблемы, вы будете только терять доверие.
Еще одна проблема нашего здравоохранения в том, что врачи в поликлиниках недостаточно сильные. Прежде чем человек попадет к хирургу на операционный стол, он должен пройти через участкового врача, и от него зависит, насколько правильным будет диагноз. Онкология есть во всех странах, но в той же самой Японии рак выявляют на ранней стадии, у нас – на 3-й или 4-й. Нам нужно укреплять первичную медико-санитарную помощь – поликлинику. Именно там должен быть самый умный врач и лучшее оборудование, тогда и потребность в операциях уменьшится.
А какой врач заботится о вашем здоровье? Да нет такого врача! Если сегодня участковый врач будет получать деньги за то, чтобы вы не болели, будет включаться механизм, при котором врач будет заботиться о вас.
В советское время на медицину выделялось 6% от ВВП, в США – до 15%. У нас сейчас – 2,5%. Давайте будем честны – мы даже не можем дойти до уровня Советского Союза. В первое время независимости наша страна вкладывала деньги не во врачей, не в оказание первичной помощи, а в стационары. Были сделаны неправильные акценты. Расскажу вам на таком примере: жила семья бедно – и тут вдруг деньги упали откуда-то. Мама при наличии пяти детей пошла покупать себе шубу. Если у мамы с головой все в порядке, она накормит и оденет детей, а дура купит шубу и пойдет ее всем показывать, а дети пусть в дырявых кроссовках бегают. Вот мы до сих пор шубу покупаем.
