Эсфирь Цюрупа - Улица Зелёная

В книге легкий слог, фразы как раз под детское дыхание. Предложения переплетаются словно тонкие ветки вишен и смысл мерцает в них подобно ярким ягодам сквозь листву.

"Прабабушка попросила соседку купить на рынке курицу. А соседка привезла цыплёнка. Оказалось, что она купила живого, смешного, весёлого, и, конечно, никому в голову не пришло варить из него суп, а стали кормить его пшеном, и он у них стал жить."

Это уважительный к любому живущему мир, в нем и случайный цыпленок, пусть даже выросший без коллектива, достоин приветствия:

"Там, под малиной, разгребал прошлогодние листья петух Вельзевул. Он вздёрнул голову и издал глоткой гортанное приветствие: "Ко-ко-ко-ко!"

- Здравствуй, здравствуй, - ответил ему прадед."

Мир обжитой, с разумными правилами, которые все и всегда соблюдают. И 6-летнему Матвею здесь очень уютно - мир вокруг него надежен и предсказуем.

"Грузовичок въезжает задом наперёд, потому что иначе как ему потом развернуться тут, на участке? Он пятится до самого крыльца, и над задними колёсами у него горят красные огоньки. Они обязательно зажигаются у всех машин, когда они дают задний ход."

Еще он очень вещный, плотный:

"Участок у них был большой и заросший. Впереди дома, ближе к солнечной улице Зелёной, несколько старых яблонь и вишен с тонкими перепутанными ветками, и сирень возле калитки, давно отцветшая. А позади дома - просто кусок огороженного соснового леса и тонкие рябины, и заросли одичавшей малины в колючей крапиве вдоль забора."

и густо заселен:

"На подоконнике уже нет белки, удрала, только скорлупки. На столе, на открытой пишущей машинке по клавишам прыгает синица, увидала гостей - перелетела за окно на ветку и свистнула. Сосны протягивают в светёлку зелёные лапы. Совсем близко, на чешуйчатом рыжем стволе, в оконце скворечника вертится скворушка, показывает наружу то хвост, то клюв."

Мир - не нарисованная декорация вокруг главного героя, он не выключается, когда Матвей закрывает глаза:

"Он всё сделал, как надо, даже вымыл левое ухо, только правое оставил на утро - можно же по очереди! - и залез в постель. В фортку тянуло вечерней прохладой. Зашелестела рядом в ветвях какая-то птица: устраивалась спать на ночь. Далеко прогудела электричка. Стало слышно, как за стенкой укладывается прабабушка."

Особенно разителен контраст между буйством жизни в этой книге и вялыми необязательными перемещениями по пустынным строениям (школа, дом) картонных персонажей из рукописей, выложенных  в сеть комитетами разнообразных детских премий. Там из всей возможной живности обычно только крайне неубедительные котята. Здесь же все живое обрисовано очень выпукло:

"И тогда Гамбринус чихнул. Этот пёс всегда чихает не вовремя. Ноги у него короткие, и он, как чихнёт, мордой ударяет в пол или в землю, и Матвею его жалко."

В большинстве детских книг вы сможете различать персонажей только по фамилиям, а здесь прочитаете пару страниц и ни за что не спутаете друзей Матвея - деятельного Панкова и мечтательного Демочкина:

"Он сразу примечает Панкова, который занят делом: выдирает из рук Дёмочкина жёлтый пластмассовый руль. А Дёмочкин задумчиво смотрит на руль и держит его крепко. Потому что руль - прекрасная штука. С ним можно играть в теплоход, и в автомашину, и в самолёт, и даже в космический корабль, хотя неизвестно - бывают ли такие рули на космических кораблях. Но это неважно."

"Но когда Дёмочкин повис на Матвее, Панков под ними закачался, и все они повалились на прохладный плотный песок.

- Чего будем делать? - мрачно спросил Панков.

А Дёмочкин, сидя на дне траншеи, задумался. Он смотрел в высокое небо.

- Уже тоненькая луна видна, - сказал он. - Совсем новорождённая."

Даже Пискля, привыкший, в отличие от крайне ответственных Демочкина и Панкова, перекладывать ответственность с помощью доносов:

"- Это отдельный Матвей туда первый залез. Это он прыгал на матрасе…

Панков сделал шаг к Матвею и сказал решительно:

- Мы с Дёмочкиным сами свалились в траншею.

- Да, - сказал Дёмочкин, - захотели и свалились."

- постепенно приучился (приучили?) сдерживать позывы наябедничать:

"Пискля тут же открыл рот, чтобы сказать: "Он не наш, он не наш, он отдельный мальчик, и он кеглю раздавил совсем", - но Панков ткнул его в бок, и он закрыл рот."

Автор создает яркие детские характеры понятным, интересным маленькому читателю способом - лаконичным описанием действий ребенка. Часто писательнице достаточно одного слова:

"- Будь здоров! - приказала Зоя Петровна Панкову, который стоял ближе всех к калитке."

"- А на машину не лазай, а то уши надеру, - сказал сторож для порядка."

"- А петух где? - спрашивает Пискля из-за спины Дёмочкина.

- Заперт он в сарае.

Тогда храбрый Пискля вылезает вперёд."

Поражает, насколько привычно 6-летка отвечает за близких,

за прабабушку: "Бежать к прадеду! Только тихо-тихо, чтоб не потревожить Прабашу, мы же мужчины, мы должны её беречь…",

за прадеда: "Он стоял на дорожке, крепко держа Гамбринуса за ошейник. Пусть потом ругают, он ни за что, ни за что не оставит прадеда одного. Пойдёт на опушку и будет сторожить дорогу к телефону. Станет в засаде, как пограничник с собакой!",

за мир вокруг - тот ближний лес, который они с дедом чистят после приезда родителей в выездной детский сад:

"Как изменился их зелёный, их чистый, прекрасный лес за короткое время, пока они были на речке! Он стал сам на себя не похож! Он стал неряхой! Повсюду валялись бумажки от конфет, обёртки от мороженого, серебро от шоколада. Жирные кульки, скомканные газеты и треугольные пакеты от молока были засунуты под ветки ёлок."

и за устои этого мира: "И тут прозвучал второй выстрел. Что делать? Надо что-то делать. Как же можно спокойно спать, когда рядом ходит злодей, стреляет в рыженьких доверчивых белок, от которых так весело в лесу. Скорей!"

Мир не безупречен, уже проявляется барская спесь, знаком высокого ранга считается свинство, а прибирать должны низшие слои:

"- А вы, простите, тут при детском саде дворником работаете?

- В данную минуту по милости нерях - дворником, - спокойно ответил прадед, отгребая от румяного папы подальше пакет из-под молока. - А вообще-то профессором в Московском университете.

- Как… почему? - растерянно переспросил молодой папа и стал поспешно подниматься с травы.

- А что вас, собственно, удивляет? Я действительно профессор, доктор наук, с вашего разрешения - лауреат Государственной премии… - невозмутимо продолжал прадед, орудуя граблями, и Матвей рядом с ним подгребал своими грабельками."

Но ответственные за весь мир люди здесь не изгои, их поддерживает государство - на вызов приезжает милиция: "уже с треском мчался по улице Зелёной мотоцикл с яркой фарой. Он развернулся, описав светлый круг, и стал. С него соскочил милиционер. " - и задерживает браконьера.

Ответственных поддерживает не только государство, но и общество,

как дети: "- Храбрая! - говорили девочки. - Молодчина! Геройский пёс!

- Настоящая пограничная собака!.. Поймала нарушителя… медаль ей надо! - говорили мальчики.",

так и взрослые: "- Разрешите мне угостить вашу смелую собачку. У нас в детском саду среди персонала только и разговоров, как она вчера поймала злодея. А паренёк-то ваш каков, а? Бесстрашный! И сам-то ваш, не гляди, что старый…"

В общем, это крепкая детская литература хорошего мастера, ясная для детского понимания.

Теперь же все неясно, зыбко. Вот опора порядка из прочитанной вчера книги:

"- Ты чего лицо снимаешь? - злобно спросил Андрей. - Присесть захотел?

От удара Ивана парень всхрапнул и осел, мотнув руками. Телефон отлетел в траву у забора."

Книга "Возвращение "Пионера", конечно, не детская, а как минимум подростковая. За сколько лет ребенок перейдет от детской книги к подростковой? Трудно сказать.

Путь литературы с "Улицы Зеленой" к "Возвращению "Пионера" занял 44 года.