Чего то со мной наверное не то. Сейчас вот решила пообедать. Погрела супчик. Начала есть и даже половины не сьела... Начало тошнить причем так жутко аж до спазмов. Решила я это дело бросить и схрумкала две сушки ванильных. Полегчало. И самое интересное перехотелось есть... совсем...
Роддом временно отменился. До следующего понедельника. Боже, какая я счастливая. Ведь чувствовала что нас с Костей в роддом пока рановато.
03 февраля иду к Г. Будем делать КТГ.
Как я все таки рада что можно еще неделю побыть дома. С любимым мужем....
Ой, девочки, я расстроенная. Жутко просто. Чуть не плачу.
Пришла я с узи и доплера. И расстроилась. В общем, вес у нас маленький на 36 недель (2780г). И вероятно обвитие пуповины. А доплер показал нарушение маточно-плацентарного кровотока справа.
Маленький такой хорошенький на экране. Нос даже врач сказал что мой. Нов целом, наверное, на папу похож.
Пугает поход сегодняшний в ЖК. Моя Г начнет меня стращать. В больницу точно положит.
В общем, расстроенная я. Эх…
П.С. (19:20)
Ну чего и следовало ожидать выписала мне моя Г направление в роддом. Но не стращала а наоборот успокоила. Говорит что на узи вес часто бывает не точным. Да и очень большой ребенок тоже не очень хорошо - и родить сложно и вероятность разрывов больше.Обвитие меня и саму не сильно пугало. Тут же ничего не поделаешь. Это информация для акушеров. Ну а нарушение кровотока - начальная стадия 1А. Вполне еще можно исправить.
Так вот собираю сумку и с понедельника я в роддоме.
Вчера ходила к гине.
До нее утром ходила к эндокринологу. Диагноз уж оч мне не нрав. Субклинический гипотиреоз. Выписала эутирокс 50 мкг. Очень беспокоюсь что маленькому это может передаться...
А к гине сходила хорошо. Пожаловалась ей на боли в животе, на то что он каменеет. Отправила на КТГ. Выписала гинипрал. Результат КТГ мою гиню удовлетворил. Хоть в этот раз маленький не икал. Вел себя очень хорошо.
После поликлиники сходила в магаз. Купила себе красивучую ночную и белья. Порадовала себя чуть.
А сегодня уром муж проснулся с соплями и чиханиями. Только этого нам для полного счастья не хватало.
Мы все ближе и ближе к встрече. И беспокойств стало все больше и больше.
Уже с неделю болит живот. Причем не похоже ни на тонус ни на что другое. Болит внизу. Почти постоянно. Иногда даже больно ходить. И иногда появляется колющая боль. Ну и твердеет живот.
Маленький активный. Это мне очень нравится. Но иногда его шевеления, копошение и "потягивания" вызывают небольшую боль в подреберье и в боках. А иногда когда ночью встаю пописить даже видно где лежит маленький. Живот однобокий какой то становится. Да и вообще его жизнь внутри меня всегда радует и умиляет. Люблю его.
Спать на боках больше не могу. Тяжело. Устала.
А еще вчера брилась... о... это ад...
Иногда мучают сомнения буду ли я хорошей мамой. Мне страшно что я не справлюсь. А еще напрягает что родные чуть ли не график построили кто когда в отпуск идет чтобы мне помогать. Ладно еще моя мама. Она часто бывает у нас в гостях и не думаю что ее присутствие будет меня напрягать. А вот свекровь... Мы в квартире живем почти год. А она была у нас только 2 раза. И думаю ее помощь будет связана только с вопросами а где взять то, это, куда положить и подобное. С другой стороны ее помощь может выражаться только в звонках дабы поинтересоваться как у нас дела... У меня даже существует мнение что может не стоит мне помогать...
А еще встал огромный вопрос с использованием памперсов. Мама и муж категорически против. Скажем так я тоже не намерена использовать их постоянно. Но на прогулках, в больницу, в гости например. Т.е. тогда когда не смогу сразу его перепеленать. А они - против. Моя подружка родила 8 мес. назад (она не пользуется памперсами вообще) и говорит что в районе 30-40 пеленок в день ее малявка делал мокрыми. Ее спасло то что она стирала их в машинке. Мне же ясно дали понять что против памперсов и стирке пеленок в машинке. Получается 30-40 пеленок стирать руками. Может я ленива, может нерадивая хозяйка и плохая будущая мать, но это ж почти рабство. А где их вешать? Глажку можно еще иногда спихнуть мужу. А выбор порошка для стирки? Их столько... Думаю остановится на ушастом няне...
Короче напала на меня депрессия. И никак не хочет отпускать. Может я вижу все в слишком темных тонах. Но вот как то так у меня обстоят дела...
Большая элегия Джону Донну (Бродский И.А.)
Джон Донн уснул, уснуло все вокруг.
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы,
хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда,
ночник, бельё, шкафы, стекло, часы,
ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду.
Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье,
среди бумаг, в столе, в готовой речи,
в ее словах, в дровах, в щипцах, в угле
остывшего камина, в каждой вещи.
В камзоле, башмаках, в чулках, в тенях,
за зеркалом, в кровати, в спинке стула,
опять в тазу, в распятьях, в простынях,
в метле у входа, в туфлях. Все уснуло.
Уснуло все. Окно. И снег в окне.
Соседней крыши белый скат. Как скатерть
ее конек. И весь квартал во сне,
разрезанный оконной рамой насмерть.
Уснули арки, стены, окна, всё.
Булыжники, торцы, решетки, клумбы.
Не вспыхнет свет, не скрипнет колесо...
Ограды, украшенья, цепи, тумбы.
Уснули двери, кольца, ручки, крюк,
замки, засовы, их ключи, запоры.
Нигде не слышен шепот, шорох, стук.
Лишь снег скрипит. Все спит. Рассвет не скоро.
Уснули тюрьмы, за'мки. Спят весы
средь рыбной лавки. Спят свиные туши.
Дома, задворки. Спят цепные псы.
В подвалах кошки спят, торчат их уши.
Спят мыши, люди. Лондон крепко спит.
Спит парусник в порту. Вода со снегом
под кузовом его во сне сипит,
сливаясь вдалеке с уснувшим небом.
Джон Донн уснул. И море вместе с ним.
И берег меловой уснул над морем.
Весь остров спит, объятый сном одним.
И каждый сад закрыт тройным запором.
Спят клены, сосны, грабы, пихты, ель.
Спят склоны гор, ручьи на склонах, тропы.
Лисицы, волк. Залез медведь в постель.
Наносит снег у входов нор сугробы.
И птицы спят. Не слышно пенья их.
Вороний крик не слышен, ночь, совиный
не слышен смех. Простор английский тих.
Звезда сверкает. Мышь идет с повинной.
Уснуло всё. Лежат в своих гробах
все мертвецы. Спокойно спят. В кроватях
живые спят в морях своих рубах.
По одиночке. Крепко. Спят в объятьях.
Уснуло всё. Спят реки, горы, лес.
Спят звери, птицы, мертвый мир, живое.
Лишь белый снег летит с ночных небес.
Но спят и там, у всех над головою.
Спят ангелы. Тревожный мир забыт
во сне святыми -- к их стыду святому.
Геенна спит и Рай прекрасный спит.
Никто не выйдет в этот час из дому.
Господь уснул. Земля сейчас чужда.
Глаза не видят, слух не внемлет боле.
И дьявол спит. И вместе с ним вражда
заснула на снегу в английском поле.
Спят всадники. Архангел спит с трубой.
И кони спят, во сне качаясь плавно.
И херувимы все -- одной толпой,
обнявшись, спят под сводом церкви Павла.
Джон Донн уснул. Уснули, спят стихи.
Все образы, все рифмы. Сильных, слабых
найти нельзя. Порок, тоска, грехи,
равно тихи, лежат в своих силлабах.
И каждый стих с другим, как близкий брат,
хоть шепчет другу друг: чуть-чуть подвинься.
Но каждый так далек от райских врат,
так беден, густ, так чист, что в них -- единство.
Все строки спят. Спит ямбов строгий свод.
Хореи спят, как стражи, слева, справа.
И спит виденье в них летейских вод.
И крепко спит за ним другое -- слава.
Спят беды все. Страданья крепко спят.
Пороки спят. Добро со злом обнялось.
Пророки спят. Белесый снегопад
в пространстве ищет черных пятен малость.
Уснуло всё. Спят крепко толпы книг.
Спят реки слов, покрыты льдом забвенья.
Спят речи все, со всею правдой в них.
Их цепи спят; чуть-чуть звенят их звенья.
Все крепко спят: святые, дьявол, Бог.
Их слуги злые. Их друзья. Их дети.
И только снег шуршит во тьме дорог.
И больше звуков нет на целом свете.
Но чу! Ты слышишь -- там, в холодной тьме,
там кто-то плачет, кто-то шепчет в страхе.
Там кто-то предоставлен всей зиме.
И плачет он. Там кто-то есть во мраке.
Так тонок голос. Тонок, впрямь игла.
А нити нет... И он так одиноко
плывет в снегу. Повсюду холод, мгла...
Сшивая ночь с рассветом... Так высоко!
"Кто ж там рыдает? Ты ли, ангел мой,
возврата ждешь, под снегом ждешь, как лета,
любви моей?.. Во тьме идешь домой.
Не ты ль кричишь во мраке?" -- Нет ответа.
"Не вы ль там, херувимы? Грустный хор
напомнило мне этих слез звучанье.
Не вы ль решились спящий мой собор
покинуть вдруг? Не вы ль? Не вы ль?" -- Молчанье.
"Не ты ли, Павел? Правда, голос твой
уж слишком огрублен суровой речью.
Не ты ль поник во тьме седой главой
и плачешь там?" -- Но тишь летит навстречу.
"Не та ль во тьме прикрыла взор рука,
которая повсюду здесь маячит?
Не ты ль, Господь? Пусть мысль моя дика,
но слишком уж высокий голос плачет".
Молчанье. Тишь. -- "Не ты ли, Гавриил,
подул в трубу, а кто-то громко лает?
Но что ж лишь я один глаза открыл,
а всадники своих коней седлают.
Всё крепко спит. В объятьях крепкой тьмы.
А гончие уж мчат с небес толпою.
Не ты ли, Гавриил, среди зимы
рыдаешь тут, один, впотьмах, с трубою?"
"Нет, это я, твоя душа, Джон Донн.
Здесь я одна скорблю в небесной выси
о том, что создала своим трудом
тяжелые, как цепи, чувства, мысли.
Ты с этим грузом мог вершить полет
среди страстей, среди грехов, и выше.
Ты птицей был и видел свой народ
повсюду, весь, взлетал над скатом крыши.
Ты видел все моря, весь дальний край.
И Ад ты зрел -- в себе, а после -- в яви.
Ты видел также явно светлый Рай
в печальнейшей -- из всех страстей -- оправе.
Ты видел: жизнь, она как остров твой.
И с Океаном этим ты встречался:
со всех сторон лишь тьма, лишь тьма и вой.
Ты Бога облетел и вспять помчался.
Но этот груз тебя не пустит ввысь,
откуда этот мир -- лишь сотня башен
да ленты рек, и где, при взгляде вниз,
сей страшный суд совсем не страшен.
И климат там недвижен, в той стране.
Откуда всё, как сон больной в истоме.
Господь оттуда -- только свет в окне
туманной ночью в самом дальнем доме.
Поля бывают. Их не пашет плуг.
Года не пашет. И века не пашет.
Одни леса стоят стеной вокруг,
а только дождь в траве огромной пляшет.
Тот первый дровосек, чей тощий конь
вбежит туда, плутая в страхе чащей,
на сосну взлезши, вдруг узрит огонь
в своей долине, там, вдали лежащей.
Всё, всё вдали. А здесь неясный край.
Спокойный взгляд скользит по дальним крышам.
Здесь так светло. Не слышен псиный лай.
И колокольный звон совсем не слышен.
И он поймет, что всё -- вдали. К лесам
он лошадь повернет движеньем резким.
И тотчас вожжи, сани, ночь, он сам
и бедный конь -- всё станет сном библейским.
Ну, вот я плачу, плачу, нет пути.
Вернуться суждено мне в эти камни.
Нельзя прийти туда мне во плоти.
Лишь мертвой суждено взлететь туда мне.
Да, да, одной. Забыв тебя, мой свет,
в сырой земле, забыв навек, на муку
бесплодного желанья плыть вослед,
чтоб сшить своею плотью, сшить разлуку.
Но чу! пока я плачем твой ночлег
смущаю здесь, -- летит во тьму, не тает,
разлуку нашу здесь сшивая, снег,
и взад-вперед игла, игла летает.
Не я рыдаю -- плачешь ты, Джон Донн.
Лежишь один, и спит в шкафах посуда,
покуда снег летит на спящий дом,
покуда снег летит во тьму оттуда".
Подобье птиц, он спит в своем гнезде,
свой чистый путь и жажду жизни лучшей
раз навсегда доверив той звезде,
которая сейчас закрыта тучей.
Подобье птиц. Душа его чиста,
а светский путь, хотя, должно быть, грешен,
естественней вороньего гнезда
над серою толпой пустых скворешен.
Подобье птиц, и он проснется днем.
Сейчас -- лежит под покрывалом белым,
покуда сшито снегом, сшито сном
пространство меж душой и спящим телом.
Уснуло всё. Но ждут еще конца
два-три стиха и скалят рот щербато,
что светская любовь -- лишь долг певца,
духовная любовь -- лишь плоть аббата.
На чье бы колесо сих вод не лить,
оно все тот же хлеб на свете мелет.
Ведь если можно с кем-то жизнь делить,
то кто же с нами нашу смерть разделит?
Дыра в сей ткани. Всяк, кто хочет, рвет.
Со всех концов. Уйдет. Вернется снова.
Еще рывок! И только небосвод
во мраке иногда берет иглу портного.
Спи, спи, Джон Донн. Усни, себя не мучь.
Кафтан дыряв, дыряв. Висит уныло.
Того гляди и выглянет из туч
Звезда, что столько лет твой мир хранила.
7 марта 1963
Когда он ушел - мир рухнул. Просто перестал существовать. Вернее я перестала существовать. Казалось все нормально, но вдруг два слова - Я ухожу - и все... И стало так больно в груди...
Было больно. Были слезы. Была истерика. Нет, не при нем. При нем я одевала маску спокойствия и уверенности. Но стоило двери закрыться за ним...и я снова умирала от боли в груди, от любви, от скуки по нему... Не могла спать - просто не могла привыкнуть что нет его рядом, обнимала его подушку, заливала слезами и забывалась на 2-3 часа. Ненавидела вечера. Одиночество. И мысли о нем, о том что он с ней... Начала курить... сидела на балконе, мерзла, думала, ждала, ревела...
Любила... всегда... Теряла надежду... И думала - зачем жить? для чего? для кого?
А потом... он пришел и остался...
Сколько было сомнений... сколько вопросов... А потом я просто посмотрела назад. И вспомнила... первое знакомство, первый раз когда он провожал меня домой (какой был снегопад потрясающий в тот день), его предложение быть вместе, первый поцелуй, знакомство с родителями... боже сколько километров было намотано по городу в прогулках, в бесконечный разговорах, в романтичном молчании, за руку... свабьда... танец новобрачных... слезы папы (вот и младшую выдал замуж)...столько всего было за нашу почти пятилетнюю историю...
Простила... нет не правильно... не простила... потому что нечего было прощать... Виноваты всегда оба... всегда... Просто мы снова вместе...
Год прошел. Я беременна. Ждем сына. Даже имя придумали. Константин Антонович. Наш маленький богатырь.
Мы счастливы... Мы любим...
(плачу... вспоминать это тяжело... забыть невозможно...)
Добавлю - было бы эгоисточно считать что справилась я только сама... Мама помогала. Но с ней было тяжело. Ей всего не расскажешь - чтобы не бередить ее душу еще сильнее. Сестра тоже помогала. Поддерживала. Но у нее своя жизнь. Свой новый мужчина... Друзья - вот кто спас от дурных мыслей. Приходили, в шутку, "доставать из петли". Тянули в кино. Гулять. По магазинам. Или просто посидеть, попить чай на кухне и поговорить не о чем...
Здраствуйте, девушки. Хорошего всем настроения.
Очень бы хотелось пообщаться с землячками.
Пишите.
Будем дружить