О воспитании

Как вырастить детей счастливыми и послушными без шлепков и криков?
На первый взгляд, французские обычаи обращения с детьми довольно странные: мамы не сидят годами в декрете, в ясли детей отдают с 9 месяцев, читать учат только в школе, растят в строгости, но без единого окрика и шлепка (во Франции самые низкие показатели телесных наказаний в семье). И ребятишки вырастают спокойными и доброжелательными. Как это удается французским мамам?

Американская журналистка Памела Друкерман поселилась в Париже вместе с мужем- англичанином. Там она родила и растит троих детей. Естественно, ей пришлось пересмотреть свой подход к воспитанию. Об этом – остроумное исследование «Французские дети не плюются едой». С разрешения издательства «Синдбад» публикуется глава из этой книги, которая рассказывает обо всех тонкостях французского подхода к воспитанию детей.

Кто в доме главный

Лео, наш смугленыш, все делает очень быстро. Не в том смысле, что он одаренный, нет. Просто он передвигается примерно в два раза быстрее, чем обычные люди. К двум годам у него телосложение профессионального бегуна. Он даже песенку «С днем рождения тебя!» поет очень быстро — пара секунд, и песенке конец.

Управляться с этим маленьким «торнадо» очень сложно. Когда мы с ним идем в парк, мне приходится постоянно бегать: ведь любая калитка для него – приглашение войти. Что больше всего поражает меня в родителях- французах — их непререкаемый авторитет. (Это самое сложное из того, чему у них можно и нужно научиться.)

Многие папы и мамы настолько естественно и спокойно демонстрируют свою власть, что им нельзя не позавидовать. И дети обычно слушаются. Никуда не убегают, не перечат, не вступают в длительные переговоры с родителями. Но как французам это удается? И как мне научиться этому волшебному качеству? Одним воскресным утром моя соседка Фредерик, с которой мы вместе гуляем в парке, видит, как я пытаюсь управиться с Лео. Раньше Фредерик работала в агентстве путешествий в Бургундии. Ей сорок с чем- то, у нее хриплый голос заядлой курильщицы и деловая манера общения. Спустя годы бюрократических проволочек она удочерила Тину — прелестную рыжеволосую малышку из русского приюта.

К моменту нашей совместной прогулки материнский стаж Фредерик равняется всего трем месяцам. Но мне уже есть чему поучиться. Кажется, сам факт того, что она француженка, дает ей понимание, что можно, а чего нельзя.

Мы с Фредерик сидим на бортике песочницы в парке, пытаемся вести разговор. Но Лео то и дело порывается выбежать за пределы детской площадки. И каждый раз я встаю, гонюсь за ним, ругаю и тащу обратно, а он орет. Меня это очень раздражает и утомляет. Поначалу Фредерик наблюдает за этим молча. А потом без капли снисхождения в голосе заявляет, что если я буду все время бегать, то мы не сможем спокойно посидеть и поговорить. - Ну да,— отвечаю я.— А что я могу сделать? Фредерик говорит, что я должна быть с Лео построже, чтобы он понял: убегать из песочницы нельзя. - Иначе так и будешь бегать за ним до старости, а это не дело,— решительно заявляет она.

Мне беготня за ребенком представляется неизбежной. Но, по мнению Фредерик, этого вполне можно избежать.

Сомневаюсь, что у меня получится воплотить ее совет быть построже. Ведь последние двадцать минут я только и делаю, что приказываю Лео перестать убегать из песочницы. Фредерик улыбается и рекомендует вложить в мое «нет» побольше решимости — чтобы не осталось сомнений: я не шучу! Когда Лео в следующий раз выбирается из песочницы, я говорю «нет» чуть строже, чем обычно, но он все равно уносится прочь. Встаю и тащу его обратно.

— Вот видишь? — обращаюсь к Фредерик.— Это невозможно. Фредерик снова улыбается: мол, мое «нет» было недостаточно убедительным. По ее мнению, мне не хватает уверенности, что Лео меня послушает. - Надо не кричать, а говорить убежденно. Но я боюсь, что Лео испугается. - Не бойся,— подбадривает меня Фредерик.

Лео опять не слушается. Я начинаю чувствовать, как мое «нет» становится все более и более решительным. Я не кричу, просто голос становится тверже. Мне кажется, что я играю роль какой- то совсем другой мамы.

Четвертая попытка. Лео подбегает к калитке, но тут случается чудо — он не открывает ее! Мой сын оглядывается и настороженно смотрит в мою сторону.Я сдвигаю брови, всем своим видом выражая неодобрение. Проходит еще минут десять, и Лео оставляет попытки сбежать. Теперь он спокойно играет с Тиной, Бин и Джоуи в песочнице. А мы с Фредерик болтаем, вытянув ноги.

Я поражена тем, что Лео вдруг начал воспринимать меня как «старшего по званию». - Вот видишь,— произносит Фредерик, отнюдь не злорадствуя.— Главное — выбрать правильный тон. Непохоже, что Лео получил психологическую травму,— добавляет она.

Я смотрю на него и понимаю, что, пожалуй, впервые в жизни он начал вести себя как французский ребенок. Вообще все трое ведут себя благоразумно, я вдруг чувствую, как расслабляются мои плечи. Раньше мне никогда не удавалось расслабиться в парке. Так вот каково это — быть французской мамой!

Несмотря на приятное расслабление, чувствую себя глупо. Как все просто — почему же я с самого начала не вела себя так? Да уж, суперпродвинутая техника воспитания — просто научиться говорить «нет»! По сути Фредерик не научила меня ничему новому, просто убедила отбросить сомнения и обрести уверенность в собственной компетентности.

Фредерик уверена — если родители в хорошем настроении и могут спокойно поболтать в парке, детям от этого только лучше. И, кажется, она права. Мы сидим и разговариваем, я вижу, что Лео гораздо спокойнее, чем полчаса назад. Вместо беготни с последующим возвращением, он мило играет с другими малышами. Но только я собралась поделиться новым методом — «Скажите уверенное “Нет!”» — со всеми, кого знаю, как Фредерик предупреждает: никакие волшебные методики не заставят детей уважать родительский авторитет вот так, сразу. Это требует времени. - Жестких правил нет,— говорит она,— нужно все время менять подход.

Как жаль… Так какое еще секретное оружие помогает французам пользоваться авторитетом у своих детей? Как они добиваются уважения день за днем, ужин за ужином? А главное — как мне научиться?

Коллега- француженка дает совет: коль скоро меня интересует вопрос родительского авторитета, мне нужно поговорить с ее кузиной. Доминик, французская певица и мама троих детей, живущая в Нью- Йорке,— неофициальный эксперт по различиям между французскими и американскими родителями.

Знакомимся. Доминик 43 года, она похожа на героинь фильмов французской «новой волны»: темные волосы, изящные черты лица, выразительные глаза. Если бы я была стройнее и красивее, умела бы петь, то можно было бы сказать, что мы — зеркальное отражение друг друга: Доминик — парижанка, растит детей в Нью-Йорке; я — бывшая жительница Нью- Йорка и воспитываю детей в Париже.

Жизнь во Франции сделала меня спокойнее, теперь я менее склонна к неврозам. А Доминик, несмотря на свою чувственную красоту, заразилась нью-йоркским многословием и склонностью к самоанализу — неотъемлемой частью манхэттенской жизни. По- английски она говорит живо, хотя и с французским акцентом, часто вставляет всякие «типа» и «о, боже мой».

Она приехала в Нью- Йорк студенткой, в 22 года. Планировала полгода учить английский, потом вернуться домой. Но Нью- Йорк быстро стал для нее домом. - Здесь я чувствовала себя прекрасно, меня все вдохновляло, у меня было столько энергии! В Париже я уже давно не испытывала ничего подобного,— вспоминает она.

Выйдя замуж за американского музыканта, Доминик с первой же беременностью приняла американский подход к родительству. - Люди здесь стремятся поддержать друг друга, во Франции такого нет… Допустим, ты ждешь ребенка и занимаешься йогой — пожалуйста, вот группа йоги для беременных.

Она также стала обращать внимание на то, как в США относятся к детям. На праздновании Дня благодарения с родственниками мужа Доминик поразилась, увидев, как с появлением трехлетней девочки двадцать взрослых людей прекратили все свои разговоры и сосредоточились только на ней! - Я тогда подумала: как же это здорово, что за культура! Дети здесь словно боги, и это потрясающе. Неудивительно, что американцы так уверены в себе, так оптимистичны, а французы вечно в депрессии! Вы только посмотрите, сколько внимания — и все одному ребенку.

Со временем Доминик изменила свое мнение. Она заметила, что та самая трехлетняя девочка, ради которой в День благодарения затихли все разговоры, похоже, отрастила непомерное чувство собственной значимости. - Эта девочка начала действовать мне на нервы, и я решила: все, хватит. Малышка всегда считала: раз она здесь, все должны обращать внимание только на нее.

Сомнения Доминик усилились, когда она услышала, как малыши в детском саду, куда ходили ее дети (сейчас им 11, 8 и 2), реагируют на указания воспитателей: «Ты мне не босс». - Во Франции такого никогда не услышишь, никогда!

А когда их с мужем приглашали в гости американские пары с маленькими детьми, готовила обычно Доминик — хозяева были слишком заняты, пытаясь уложить детей спать. - Вместо того чтобы строго сказать: «Хватит, детям пора спать, это взрослое время, наше время, которое мы хотим провести со своими друзьями»…

В общем, как ты понимаешь, так никто не говорил. Не знаю почему, но в Америке никто так не говорит. Они просто не умеют. Они выполняют все желания детей, как прислуга, и все. Смотрю на это, и у меня слов не хватает.

Доминик все еще обожает Нью-Йорк и считает американские сады и школы лучше французских. Но что касается воспитания, она все больше склонна возвратиться к французской традиции с ее строгими правилами и ограничениями. - Французские методы порой слишком строги, не отрицаю. Французы могли бы быть с детьми и помягче, подружелюбнее,— говорит она.— Но американцы довели все до абсурда. Воспитывают детей так, будто те — короли мира!

Мне сложно спорить с ней. Ведь я прекрасно помню ужины в День благодарения. Американские родители, и я в том числе, почему- то теряются, когда требуется показать, «кто в доме главный». Чисто теоретически мы знаем, что детям нужны границы. В нашей теории воспитания тоже есть такая аксиома. Однако на практике часто неясно, где проходят эти границы, а порой нам кажется, что устанавливать их как- то неловко. - Я лучше вообще не буду на нее сердиться, чем потом мучиться чувством вины из- за того, что рассердилась,— оправдывает плохое поведение своей трехлетней дочери бывшая сокурсница Саймона.

Одна моя подруга призналась, что трехлетний сын ее укусил. Но ей было совестно его отчитывать, зная что он наверняка заплачет. Она предпочла забыть о случившемся.

Многие родители боятся излишней строгостью сломать свободолюбивый дух своих чад. Одна американская мамочка, приехав к нам в гости, пришла в ужас, увидев в нашей квартире манеж. Оказывается, в Штатах считается, что манежи ограничивают развитие. (Мы этого не знали — в Париже ими пользуются все.)

Знакомая с Лонг- Айленда рассказывает о своем невоспитанном племяннике, чьи родители, по ее мнению, слишком много ему позволяли. Однако он вырос и стал главой отделения онкологии одного из крупнейших американских медицинских центров — а был невыносимым ребенком! - Думаю, если ребенок умен, но при этом неуправляем, с возрастом он ощутит больше свободы для развития,— говорит она.

Очень сложно понять, где они, эти границы. Что, если я заставляю Лео сидеть в манеже, а он из- за этого в один прекрасный день не изобретет лекарство от рака? Где кончается свобода самовыражения и начинается обычное хулиганство? Если я разрешаю своим малышам останавливаться и разглядывать крышки люков на тротуаре, значит ли это, что я им потакаю. Или так развивается любознательность?

Многие мои знакомые (не французы) застряли где- то посредине и пытаются быть для своих детей одновременно и музами, и диктаторами. В результате такого подхода они бесконечно торгуются со своими детьми.

Сталкиваюсь с этим впервые, когда Бин исполняется три года. Новое правило нашего дома гласит, что ей можно 45 минут в день смотреть телевизор. В один прекрасный день она просит посмотреть подольше. - Нет. На сегодня хватит,— отвечаю я. - Но ведь когда я была маленькой, я совсем не смотрела телевизор,— возражает она.

Как и в нашей семье, во многих домах существует хотя бы несколько запретов. Но теорий воспитания так много, а есть родители, которые вообще против дисциплины.

Знакомлюсь с одной такой мамочкой во время очередной поездки домой. Лиз — дизайнер, ей тридцать пять или около того, а ее дочке Руби — пять. Лиз без запинки называет авторов, сформировавших ее взгляды на воспитание: педиатр Уильям Сирз, писатель Элфи Кон и бихевиорист Б.Ф. Скиннер. Когда Руби хулиганит, Лиз с мужем пытаются объяснить девочке, что она делает неправильно с точки зрения морали. - Мы стремимся избавиться от нежелательного поведения, не напирая на родительский авторитет,— говорит Лиз.— Я стараюсь не сдерживать ее физически лишь потому, что я сильнее. Стараюсь не пользоваться тем, что распоряжаюсь деньгами: «это я тебе куплю, а это не куплю».

Меня впечатляет то, как продуманно и старательно Лиз отнеслась к созданию собственного метода в воспитании. Она не просто приняла на веру чьи-то правила, а тщательно проанализировав работы нескольких экспертов, вывела собственный гибрид. По ее словам, изобретенный ею новый метод воспитания — просто революционный скачок вперед по сравнению с тем, как воспитывали ее.

Но за все нужно платить. Лиз говорит, что ее эклектичные методы, а также нежелание слышать критику в свой адрес настроили против нее многих соседей, сверстников и даже ее собственных родителей. Бабушка с дедушкой в шоке от того, как она воспитывает Руби, и в открытую не одобряют этого, поэтому Лиз больше не обсуждает с ними эту тему. Когда они приходят в гости, атмосфера накаляется, особенно если Руби начинает безобразничать.

Тем не менее Лиз с мужем не отступают от своего намерения вовсе не пользоваться родительским авторитетом. В последнее время Руби начала их бить. Когда это происходит, они усаживают ее и спокойно объясняют, почему бить людей плохо. Но рациональное общение с самыми лучшими намерениями, похоже, не помогает. - Она все еще нас бьет,— признается Лиз.

В сравнении с этим Франция кажется другой планетой. Даже родители богемных кругов бравируют своей строгостью, ни у кого не возникает сомнений, кто стоит на вершине семейной иерархии. В стране, где почитают революцию и баррикады, за семейным столом анархистов нет.

— И это парадокс,— признает Джудит из Бретани, специалист по истории искусств и мама троих детей. Джудит утверждает, что в политике она отрицает любые авторитеты, однако, когда речь заходит о воспитании, она — главная, и точка. - Сначала родители, потом дети,— так она определяет семейную иерархию.— Во Франции,— поясняет Джудит,— нет такого понятия, как разделение власти с детьми.

Во французских СМИ и среди старшего поколения часто обсуждают тему синдрома «ребенка- царька». Но, общаясь с парижанами, я всегда слышу только одно: «C’est moi qui

decide» («Здесь решаю я»). Есть более категоричная версия: «C’est moi qui commande» («Здесь командую я»). По словам родителей, эти фразы напоминают детям, да и самим родителям о том, «кто в доме хозяин».

Американцам такая иерархия может показаться тиранией. Американка Робин замужем за французом, живет в пригороде Парижа. У нее двое детей: Эдриен и Леа. За семейным ужином в своей квартире она однажды рассказывает о том, как повела Эдриена к педиатру, когда тот был совсем маленьким. Эдриен плакал и отказывался вставать на весы, тогда Робин присела с ним рядом и принялась его уговаривать. Но тут вмешался доктор. - Не надо ничего ему объяснять,— произнес он.— Просто скажите: «Так надо. Ты встанешь на весы, и это не обсуждается».

Робин была в шоке. Потом она нашла другого педиатра — этот ей показался уж очень суровым. Марк, муж Робин, послушав ее рассказ, бросился возражать: - Нет, он не так сказал!

Марк — профессиональный игрок в гольф, вырос в Париже. Он относится к тому типу французских родителей, кому без усилий удается внушить детям уважение. Я успела заметить, как внимательно слушают его малыши, когда он с ними разговаривает, и мгновенно реагируют. Так вот, Марк не считал, что врач нахально раскомандовался. Напротив, по его мнению, доктор помог Эдриену, показав, как вести себя воспитанно.

Тот случай Марк вспоминает совсем по- другому: - Он сказал, что ты должна вести себя более уверенно, взять ребенка и поставить его на весы… Если предоставить ребенку выбор, он растеряется. Нужно показать ему, что делать. Внушить, что принято делать так, это не хорошо и не плохо — просто так надо. - Это такая простая вещь, но с нее все и начинается,— добавляет Марк.— Некоторые вещи не нужно объяснять. Ребенок должен взвеситься, поэтому мы берем ребенка и ставим на весы. И точка. Точка!

То, что Эдриену урок не понравился, тоже пошло ему на пользу. - В жизни есть не слишком приятные вещи, но их все равно надо делать,— пожимает плечами Марк.— Нельзя делать лишь то, что любишь, и то, что хочешь.

Когда я спрашиваю Марка, откуда у него такая уверенность в себе, становится понятно, что она дается ему не так легко. Ему пришлось приложить много усилий, чтобы установить подобный стиль общения с детьми. Родительский авторитет — то, о чем он очень много думает и считает главным. Марк старается заслужить уважение своих детей, потому что убежден: дети сами ощущают себя увереннее, если их родители уверены в себе. - Я бы предпочел, чтобы мои родители были лидерами, указывали мне дорогу,— рассуждает он.— Ребенок должен чувствовать, что у его мамы или папы все под контролем. - Это как на лошади,— встревает Эдриен, которому уже девять лет. - Хорошее сравнение! — соглашается Робинн. - Во Франции есть поговорка,— продолжает Марк,— «Проще ослабить болт, чем закрутить». То есть нужно быть очень жестким. Если ты тверд, то сможешь и расслабиться. Но если слаб… «закрутить болт», то есть стать сильнее, будет очень сложно.

По сути, Марк описал систему ограничений, которую родители во Франции выстраивают для своих детей с первых лет жизни. Важным кирпичиком в ней является право родителей время от времени сказать: «Вставай на весы, и точка». Американцы вроде меня принимают как должное, если им приходится весь день гоняться за детьми по парку или укладывать их спать пол-вечера, хотя на ужин пришли гости. Это раздражает, но воспринимается уже как норма.

Но для французов жизнь с «ребенком- королем» означает огромный дисбаланс в семье. Они считают, что это никому не на пользу. Повседневная жизнь и для родителей, и для детей становится лишенной удовольствия. Создание системы ограничений, cadre, требует больших усилий, однако альтернатива неприемлема. Французы понимают: четкие границы — единственное, что избавляет их от двухчасовых уговоров лечь спать.

— Возможно, кто- то считает, что, если у тебя есть дети, ты уже не можешь распоряжаться своим временем,— говорит Марк.— Но дети должны понимать, что не являются центром внимания. Что мир не крутится вокруг них. Как же родителям удается выстроить эту систему?

Процесс ее создания кому- то может показаться жестким. Но тут дело не только в умении говорить «нет» и в насаждении собственным авторитетом. Родителям во Франции удается очертить границы просто потому, что они постоянно о них говорят. То есть тратят действительно много времени, объясняя детям, что можно, а что нет. Все эти разговоры выстраивают систему ограничений. Дети начинают ощущать ее почти физически — так хороший мим способен убедить человека, что перед ним действительно стена.

Постоянное напоминание о границах дозволенного происходит в очень вежливой форме. Родители часто говорят «пожалуйста», даже обращаясь к младенцам. (С младенцами тоже надо говорить вежливо, ведь они понимают, о чем идет речь). Устанавливая границы для детей, родители часто используют выражение «имеешь/не имеешь право».

«Не бей Жюля,— говорят они.— Ты не имеешь права его бить». И разница здесь не только в семантике. Подобный запрет звучит совсем иначе. Это выражение подразумевает, что существует некая фиксированная, организованная система правил для взрослых и детей.

И если ребенок не имеет права делать одно, у него есть право делать что- то другое. Есть даже песенка, которую знают все малыши: «Oh la la, on a pas le droit de faire ca!» («О- ля- ля, мы не имеем права так делать!»)

Другая фраза, которую часто используют французские родители в общении с детьми,— «не одобряю». «Я не одобряю, когда ты швыряешься горошком»,— мамы произносят это серьезным тоном, глядя ребенку в глаза. «Не одобряю» несет в себе гораздо больше, чем обычное «нет». Таким образом родители показывают, что у них есть свое мнение, с которым ребенок должен считаться. При этом допускается, что у малыша может быть свое мнение по поводу разбрасывания горошка — пусть родители от него и не в восторге. То есть такое поведение воспринимается как сознательный выбор — и соответственно ребенок так же сознательно способен от него отказаться.

Возможно, именно поэтому за столом во Франции всегда царит такое спокойствие. Вместо того, чтобы ждать большого скандала и прибегать к суровым наказаниям,

родители предпринимают множество маленьких вежливых превентивных шажков, основываясь на установленной системе правил.

Я наблюдала эту систему в действии в яслях, присутствуя на обеде для полуторагодовалых малышей (шикарный обед из четырех блюд). Шестеро карапузов в одинаковых розовых слюнявчиках из махровой ткани сидели за прямоугольным столом под присмотром Анны- Мари. В комнате царила атмосфера полной безмятежности. Анна- Мари рассказывала о каждом из блюд и объявляла, что будет дальше. При этом она пристально следила за действиями своих воспитанников и, не повышая голоса, комментировала их небольшие промахи. - Doucement… тихо, ложкой мы так не делаем,— обращается она к мальчику, который начал бить по столуложкой. - Нет, нет, сыр не трогаем, его едим потом,— велит она другому малышу.

Разговаривая с ребенком, она всегда смотрит ему в глаза. Не всегда родители и воспитатели прибегают к столь тщательному контролю. Но я обратила внимание, что они часто делают это именно во время еды — за столом много правил, много мелких действий, и если что- то пойдет не так, это может привести к хаосу. На протяжении всего 30-минутного обеда Анна-Мари непрерывно разговаривает с детьми и поправляет их. К концу обеда лица малышей перепачканы едой — зато на полу лишь пара крошек.

Марк, Анна-Мари — французские родители и воспитатели внушают уважение, но при этом не выглядят диктаторами. Они не стремятся вырастить детей послушными роботами. Напротив, они прислушиваются к малышам и постоянно с ними разговаривают. Самые авторитетные родители среди моих знакомых говорят с детьми на равных, а не как хозяева с подчиненными.

— Когда что- то запрещаешь, всегда нужно объяснять причину,— говорит Анна-Мари. Когда я спрашиваю французов о том, какими бы они хотели видеть своих детей, большинство отвечает: чтобы были уверены в себе и нашли свое место в мире. Они желают, чтобы у их малышей был собственный вкус и мнение.

Французы даже начинают беспокоиться, если дети слишком послушны. Им важно, чтобы дети проявляли характер. Но они верят, что достичь этого можно лишь в том случае, если дети уважают границы и умеют владеть собой. Поэтому одного характера мало: должна быть еще и система ограничений.

Источник: http://www.kp.ru/daily/25982.5/2915666/?fb_action_ids=415679108510080&fb_action_types=news.reads&fb_source=other_multiline&action_object_map={%