КАК В МАЛЬЧИКАХ ВОСПИТЫВАЕТСЯ МУЖСКОЙ ХАРАКТЕР

Что такое «сильный мужчина»? Матери обычно говорят сыновьям: «Не дерись! Любую проблему можно решить словами».

А отцов эти поучения раздражают. И те, и другие хотят видеть сыновей сильными. Но если для пап «сильный» - это способный к силовому решению, то для мам - способный управлять ситуацией.

Мужской характер поверяется не подвигом

Вы, наверное, замечали, что в русской речи вопросительные интонации утвердились на месте повелительных. Это особенно хорошо слышно в брутальных милицейских телесериалах: «Сюда иди?», «Рот закрой?».

Речь меняется сообразно тому, как меняется сознание носителей языка.

Помните замечательных «крапивинских мальчиков» - главных героев мальчишечьей литературы 60-80-х? Их готовность к подвигу и самопожертвованию была готовностью к адреналиновому выплеску.

При этом известно, что у многих воспитанников крапивинского клуба «Каравелла» возникали проблемы с вхождением во взрослую жизнь. Она казалась им слишком несправедливой, «низкой», и они ломались. А с мужчинами так быть не должно.

Рассказывают, что секрет «терции» - знаменитого боевого построения испанской пехоты, подвигами которой мальчики и их папы наслаждаются в финале фильма «Капитан Алатристе», заключался, среди прочего, в следующем: это был монотонный изнурительный труд, требовавший от пехотинца всех его сил и всего внимания, так что на «переживания» (страх, смертную тоску, боязнь готового вонзиться в тебя железа) сил просто не оставалось.

Так это или не так, но некоторым образом соотносится с рассказами ветеранов нашей войны: мол, боевые столкновения - это десять процентов, а на девяносто процентов война - изнурительная работа: пушку окопай, раскопай да толкай по грязи, лошадь может встать или пасть, а человек нет.

Между тем, официальное советское патриотическое воспитание было почти целиком построено на культе подвига.

Подвиги пионеров-героев, подвиги героев Гражданской и Великой Отечественной войн, сочинения на тему «В жизни всегда есть место подвигу» и так далее. Представление о войне как изнурительной работе мальчикам и подросткам не прививалось.

А парадокс в том, что на подвиг - выплеск, импульс - может оказаться способен и слабый человек. Терпеть, стиснув зубы, труднее. Но нам об этом не рассказывали.

Было как-то не очень понятно поэтому, почему победу в войне «одержал народ». Это казалось пустой риторикой. Ведь «народ» - это что-то безличное, несубъектное. Победу одержали те, кто колол штыком, бросал горящий самолёт на вражескую колонну и закрывал грудью амбразуру. Это было понятно. А про народ - нет.

Ещё нам говорили, что народ «много вытерпел», но и это мы понимали по-своему. Вытерпел - значит, снёс много притеснений, унижений, жестокостей.

«Терпеть» означало «сносить».

Понятие спортивного и боевого победного терпения нам было плохо знакомо. А уж о трудовом терпении мы и слушать не захотели бы. Скучно. Душа просила романтизма, подвига.

Между тем, мужской характер проверяется не подвигом. Подвиг - это то, что «сверх», за рамками человеческого.

А мужским характером называется способность к терпению, преодолению и пониманию того, «как всё устроено».

Мужская твёрдость, уверенность (в том числе речевая, интонационная) происходит от знания - «что будет, если я поступлю так», а это знание, в свою очередь, происходит от знания «как всё устроено».

Не как должно быть устроено по нашим представлениям о справедливости, а как есть.

Давайте теперь вспомним другого нашего детского классика - Николая Носова. И прежде всего вспомним о таком его качестве, как… занудство. Все эти бесконечные описания труболётов и винтоходов в «Солнечном городе»…

Носов, правда, очень любил технику. Увлекался радиолюбительством, химией, фотографией. Последнее увлечение привело его в Институт кинематографии.

В годы войны он занимался режиссурой учебных военно-технических фильмов. Однажды надо было снять фильм об английском танке «Черчилль».

Английский инструктор показал механику-водителю, как управлять танком, и уехал, а дело вдруг не заладилось. Танк выписывал по съёмочному полигону круги и никак не хотел слушаться. Тогда Носов залез в кабину, разобрался и объяснил танкисту его ошибку. До войны он снимал учебные фильмы о тракторах - опыт был.

Для повести «Дневник Коли Синицына» Носов кропотливо изучал литературу по пчеловодству и посещал пасеку.

Процесс выращивания цыплят в «Весёлой семейке» расписал досконально, включая возможные ошибки.

Приступая к «Незнайке на Луне», на всякий случай изучил работы Циолковского - зачем? Зануда…

Сегодня мы удивляемся: ишь, как он в «Незнайке на Луне» капитализм верно изобразил! А ведь знал о нём в основном по книжкам, да и полвека уже прошло….

У классики вообще есть такая особенность - она в любое время воспринимается современно. Потому что затрагивает основы человечьего бытия, которые неизменны.

Когда, например, происходит действие рассказа «Мишкина каша»? Вроде бы неважно, когда. В детстве!

А между тем, важно.

Чем заняты в рассказе «Мишкина каша» Коля и Мишка? Тем же, чем и все остальные дети в то время: хотят есть. Ведь рассказ-то был написан в 1945 году…

Правда, у Коли с Мишкой в отличие от большинства тогдашних детей всё-таки есть продукты.

«Сыпь крупы побольше!..»

«Нарезали мы хлеба, намазали его вареньем…»

«Масло попробовали без хлеба есть - тошно…»

Этакая «лакировка действительности». На самом деле - попросту обобщение. Оно позволяет читать рассказ о том, как варить кашу и выпутываться своими силами из затруднительных ситуаций и через пятьдесят лет.

Пап у Мишки и Коли покамест нет. Есть мамы и тётя Даша. Их папы появятся в «Весёлой семейке»: мелькнут пару раз, скажут пару фраз косвенно прямой речью, и всё.

У носовских детей проблема с папами. Воспитывают их матери.

Могут, например, запретить брать керосиновую лампу для инкубатора. Могут сказать страшные слова: «Пусть лучше у меня совсем не будет сына, чем будет сын вор» (рассказ «Огурцы»). А вместо пап - всё больше какие-то «дяденьки»: милиционеры, управдомы, стекольщики…

Дело в том, что, когда эти рассказы писались, отцов у большинства детей действительно не было. Они на войне погибли. Вот и не хотел Носов растравлять своим читателям душу.

Но есть в носовской литературной безотцовщине ещё одна закавыка, связанная и с личной судьбой писателя, и с тем, что называется «творческим методом». Считается, что в первом произведении писателя, как в эпиграфе, зашифровано содержание всего последующего творчества.

Как в яблочном зёрнышке уже таится целое дерево. Первый рассказ Носова «Затейники» увидел свет до войны, в 1938 году, а никакого отца в нём нет. «Мама ушла в магазин», - а про отца ничего.

У самого Носова, судя по автобиографической повести «Тайна на дне колодца», отношения с отцом складывались непросто. Коля очень любил отца и очень остро переживал его, скажем так, неидеальность.

Тот был человеком «лёгким» и легкомысленным - полной противоположностью серьёзному, трудолюбивому Коле.

Думается, что «заретушированность» отцов в носовских рассказах - это такой невольный педагогический приём, отчасти порождённый личным опытом (нельзя было писать папу «с натуры», хотелось быть не таким, как родной отец, не таким, какими часто бывают отцы - со слабостями и недостатками), отчасти - временем, в которое рассказы писались.

В эпоху, когда отцов действительно не хватало (мужские утвердительные интонации начали уходить из речи именно воспитываемых матерями послевоенных мальчишек: мужчины стали говорить с женским интонационным повышением в конце фразы - так, как говорили у них в семье), - в эти годы Носов для своих читателей сам был отцом.

И каким!.. Обратим внимание: Носов никогда не обращается к читателям с нотацией или призывом: «Делайте так-то и так-то».

Просто его герои сами поступают как нужно.

А ведь по натуре, повторимся, он был занудой!

Почитайте его адресованные взрослым «Иронические юморески», это же кошмар, уши в трубочку!

Учит, наставляет, нудит, нудит…

А в детских рассказах этого нет.

Возьмём психологический триллер «Бенгальские огни». Мишка испортил мамину кастрюлю - так сточил напильником, что она в сковородку превратилась. Вроде бы «вставной аттракцион» такой, шутка.

А где же мораль? А вот она:

«- Что же тебе мама сказала?

- Ничего не сказала. Она ещё не видела.

- А когда увидит?

- Ну что ж… Увидит так увидит. Я, когда вырасту, новую кастрюлю ей куплю.

- Это долго ждать, пока ты вырастешь!

- Ничего».

Пауза, конец диалога. Нечего сказать Мишке.

Разве дети не поняли, что Мишка поступил (не с кастрюлей, а с мамой) нехорошо?

Поняли прекрасно, почувствовали. Но если бы их стали тыкать в это носом, возникло бы противодействие давлению и отторжение педагогической морали: «Да ладно… Подумаешь… Ещё чего!»

Посмотрим, кстати, как дальше развивается в рассказе конфликт между рассудительным Колей и авантюристом Мишкой.

Они отправляются в лес за ёлками. Коля свою выбрал быстро, а Мишка долго капризничал. В лесу стемнело, и мальчики заблудились.

Мишка недоумевает: «Я ведь не виноват, что так рано наступил вечер». - «А сколько ты ёлку выбирал? А сколько дома возился?» - как бы ворчит Коля (а на самом деле объясняет читателю, что да, Мишка виноват).

По колено в снегу мальчики блуждают по лесу. Мишке чудятся опасности, и он выдумывает разные по-детски несерьёзные пути их преодоления, Коля по-взрослому реалистично критикует его проекты с позиций их практической осуществимости.

В конце концов, Мишка падает с обрыва и ушибает ногу. Не может идти. Коля вскипает: «Горе мне с тобой! То ты с бенгальскими огнями возился, то ёлку до самой темноты выбирал, а теперь вот зашибся… Пропадёшь тут с тобой!»

Мишка отвечает как бы по инерции скандала: «Можешь не пропадать!»

Кажется, вот сейчас конфликт достигнет кульминации, станет непримиримым… Но нет. Неожиданно Мишка предлагает: «Иди один. Это всё я виноват. Я уговорил тебя за ёлками ехать».

Пылким натурам свойственно благородство.

Но Коля и к этому порыву относится критично: «Вместе приехали, вместе и вернуться должны». В этой чеканной формуле звучит взрослая непререкаемость, чувствуется несколько даже унылая детерминированность взрослого мира, взрослая обречённость на правоту.

И вооружившись верным учением, Коля находит техническое решение проблемы (хотя обычно в их паре фонтанирует идея-ми Мишка) - сажает Мишку на ёлку и тащит, как на санях.

Вторую ёлку пришлось оставить. И это становится причиной продолжения конфликта потом, после спасения.

«- Отдай её на сегодня мне, - говорит Мишка, - и дело с концом».

Ах, как это мило и узнаваемо.

«Посади свинью за стол…»

Пока Коля приходит в себя от такой наглости, Мишка предлагает торг на грани отчаяния: «Возьми мои лыжи, коньки, волшебный фонарь, альбом с марками.

Ты ведь сам знаешь, что у меня есть. Выбирай что угодно». (У него действительно сложное положение, ведь он пригласил ребят на бенгальские огни, а ёлки теперь не будет.)

И Коля неожиданно соглашается.

Но требует взамен не лыжи, не коньки (хотя это цена очень высокая), а живое существо - собаку Дружка. Всерьёз ли? Прямо дьявол-искуситель какой-то!..

«Мишка задумался. Он отвернулся и долго молчал. Потом посмотрел на меня - глаза у него были печальные - и сказал:

- Нет, Дружка я не могу отдать».

Мишка выдерживает нравственное испытание, и Коля вознаграждает его за это: «Ну ладно, тогда бери ёлку даром».

То есть сперва задаёт задачку, а затем поощряет ученика за правильное решение.

Заметим, что при всей своей правильности и незаменимости Коля во всех рассказах цикла персонаж как будто фоновый, служебный.

Будь он единственным героем, про него и рассказать было бы нечего, никаких интересностей.

Это же Мишка превращает готовку каши в трудное приключение, Мишка придумывает делать инкубатор и кататься на автомобильном бампере, Мишка своим несносным поведением драматизирует строительство катка и так далее. (Даже в рассказе «Тук-тук-тук» ночные страхи Коли и Кости провоцирует Мишка - тем, что кладёт под подушку топор, перед тем как крепко и спокойно заснуть.)

А чем интересен Коля?

Тем, что он вообще не ребёнок. Он замаскированный взрослый. Авторская функция. Удивительно ли, что Носов назвал его своим именем?

Ведь когда отцов не хватает, кто-то должен их заменять.

Ну, хотя бы показывать, какие они бывают.

Что делают.

Что должны уметь.

Для чего нужны.

Источник: econet