Гидроцефалия. Часть 4. Операция

Никак не решаюсь написать последнюю часть нашей истории. Придётся это всё вспоминать и переживать заново. С другой стороны, кому-то будет полезно. Потому что я сама искала информацию об этом от человека, который столкнулся с такой проблемой.

Итак, мы вернулись домой из Москвы. Предстояла долгая бумажная волокита, а также очень много анализов. Мы пришли на приём к педиатру, она почитала весь этот список анализов и сказала, что столько крови из вены за 1 раз у такого маленького ребёнка взять невозможно. Это, как минимум, в 3 захода. Да и по времени все анализы хранятся по-разному. Биохимия месяц, а коагулограмма неделю или около того, точно не помню. В общем, мы постарались распределить по времени наши анализы и занялись бумагами.

Нам нужно было получить квоту на операцию от Минздрава Калужской области. Для этого надо было ехать в Калугу, а там предоставить бумагу от калужского нейрохирурга, что мы нуждаемся в высокотехнологичной помощи. Ехать к нему я не хотела. Я знала, что это будет непросто. Он не напишет никакой бумаги, потому что просто не захочет отпускать своих пациентов в Москву. Примерно так и получилось.

Первое, что он спросил у меня, когда узнал, зачем мы приехали, почему вы не поехали ко мне, как я вам сказал? Я ответила, что решили проконсультироваться с другими специалистами. Он сказал, что никакой бумаги написать не может, потому что и в Калуге делают такие операции. А Минздрав его за это по голове не погладит, если он нас отправит в Москву. Долго мы с ним препирались. Муж сказал, что мы своего добьёмся любыми способами. В итоге он ответил, что вынесет этот вопрос на обсуждение врачебной комиссии и приезжайте, мол, через неделю. А ребёнка он посмотрел и сказал, что не видит необходимости в операции, т. к. гидроцефалия у нас никакая не окклюзионная, как написали в Москве, да и вообще она субкомпенсированная (т.е стабилизирована приёмом лекарств). Мы уехали с обещанием вернуться через неделю и добиться своего.

По поводу субкомпенсированной гидроцефалии он был прав. Тимоше стало гораздо лучше. Я писала в прошлой части, что взяла на себя смелость и вернулась к первоначальной дозировке лекарств. И это реально улучшило ситуацию. Я даже заметила некоторый скачок в развитии. Мне стало казаться, что и операция нам не понадобится. Я до сих пор теряюсь в догадках, что было бы, если бы врачи дважды не уменьшили нам дозировку. Возможно, и операция бы не понадобилась... Как бы там ни было, история не знает сослагательного наклонения.

Через неделю муж поехал в Калугу. Уже без нас. Я переживала, что он вернётся ни с чем. Но даже в этом случае мы бы поехали в РДКБ по ОМС. Не знаю, что там произошло на врачебной комиссии и почему результат оказался в нашу пользу, но факт. Муж вернулся с квотой от Минздрава.

Перед отъездом в Москву мы ещё раз сделали УЗИ. Мне было интересно, что же там, ведь ребёнку лучше. Результаты были очень похожи на наше последнее УЗИ. Где-то минус пару миллиметров, где-то плюс. В заключении узистка написала, что незначительное ухудшение, по сравнению с последним УЗИ. И это было уже хорошо. За месяц (!) +/- пара миллиметров! Учитывая, что за 2 недели набегал сантиметр!

И вот мы со всеми бумагами и кучей вещей садимся в машину. Я помню это чувство вины, которое испытывала перед Тимошей, когда сажала его в машину. Я знала, куда мы едем, а он просто смотрел на меня и ничего не понимал...

Доехали мы на этот раз нормально. Специально приехали в Москву на день раньше, чтобы немного расслабиться и погулять перед предстоящим испытанием. Съездили в зоопарк, развлекли детей. А на следующее утро нужно было ложиться на госпитализацию.

И вот мы снова здесь... Не буду описывать, как мы проходили через приёмное отделение, пришлось попотеть. 1 анализ мы всё же недосдали, и нас отправили сдавать его платно в ближайшую клинику. Никак, там связи и откаты. Ну да ладно.

В коридоре мы встретили заведующего, того самого. Он представил нам нашего лечащего врача. Я пошла заселяться.

Само отделение чистое и, можно сказать, уютное. Блочная система. 4 палаты в блоке, туалет и душ на блок (нам очень повезло, мы попали под отключение горячей воды). Нам досталась палата в дальнем, предпоследнем, блоке. Коридор длииинный. Сколько раз я его проходила туда-сюда... Палата была очень маленькой. Когда я туда зашла, прямо ахнула. Ещё меньше калужской. В палате было 2 кровати и 1 детская. Ну как детская, она была с решёткой, как в детской кроватке, но по размеру сама кровать как взрослая. На соседней кровати сидела женщина и взрослая девочка. Да, они спали вместе. Потому что если лежишь со взрослым ребёнком, старше 4 лет, то отдельная кровать для родителя не предоставляется. Ну либо за плату. Соответственно, мой ребёнок, 4,5 месяцев, должен был спать на той большой кровати с решёткой. Все сумки хранились в материнской комнате. Нужно было выйти из отделения и сразу напротив материнская комната. С собой в палату разрешали взять самое необходимое.

Когда я, наконец, разобралась, что для меня необходимое, я забрала у мужа ребёнка и он уехал. Мне предстояло привыкать к обстановке...

Малыш скоро уснул. К нам в палату зашёл врач и попросил пройти с ним в ординаторскую. Он стал задавать вопросы. Что привело, как обычно... У меня сложилось впечатление, что он не очень верит в необходимость нашего пребывания здесь. Он с явным сарказмом говорил о действиях калужского нейрохирурга (там все так о нём говорят). В итоге спросил: "Ну хоть пункцию он вам не успел сделать?" Сказал, что сделаем МРТ, а там видно будет. Я ушла.

Первые 2 дня в этом отделении стали для меня шоком. Мне было очень страшно. Хотелось просто кричать: "Заберите меня отсюда!!" После того, что я там видела и слышала, моя жизнь никогда не будет прежней. Конечно, я знала, что нейрохирургия предполагает операции, а значит там будут лежать прооперированные дети. Но такого не ожидала. Мало того, я просто не представляла, что такие случаи бывают. Не буду описывать конкретных людей с их диагнозами. Скажу, что большая часть пациентов - это дети с эпилепсией. И многим из них отсекают часть мозга, некоторым целое полушарие. Есть тяжёлые случаи гидроцефалии, когда голова настолько огромная, что ребёнок может только лежать. Есть дети с ахондроплазией (похожи на карликов). Есть малыши, которым чуть больше года, а они уже перенесли больше 10 операций. Одна девочка с эпилепсией периодически очень сильно кричала. Видимо, это были приступы. Никогда не забуду этот крик. Ощущение, что её резали живьём. Однажды этот крик случился среди ночи и продолжался минут 10.

Когда я заселялась, то спросила у соседки, сколько здесь обычно лежат. Я надеялась, что обойдётся 2 неделями. Она сказала, что меньше 3 недель не лежат, а то и месяц. Так что мои надежды на то, что мы как можно быстрее покинем этот ад, были напрасны. Но человек ко всему привыкает, и скоро я уже общалась с соседками и не так болезненно воспринимала происходящее. Можно сказать, мои соседки и их дети вылечили меня от страха. Я понимала, что наша гидроцефалия - это ерунда, по сравнению с другими случаями. Почти любая мама из этого отделения рада была бы поменяться с нами диагнозами. Я до сих пор восхищаюсь мужеством этих женщин, которые там лежат с детьми. Некоторые лежат месяцами, другие приезжают каждые 3 месяца. При этом они остаются женщинами, живыми, весёлыми, общительными.

На следующий день Тимоше брали кровь на анализ. Из вены на голове... Медсестра сказала, что у малышей они всегда так берут, потому что венозная сеть на руках ещё не до конца сформирована. Я не выдержала этой пытки и вышла из кабинета. Позже наш доктор снова позвал меня в ординаторскую. Он сказал, что МРТ у нас в пятницу. Объяснил, что есть возможность сделать МРТ с ликвородинамикой, т.е будет видно, как движется жидкость. Легли мы во вторник, и, по местным меркам, МРТ нам назначили очень быстро. Я позвонила мужу и попросила его присутствовать вместе со мной.

Наркоз в РДКБ масочный, я об этом знала заранее. Но всё равно переживала. Уж очень тяжёлые воспоминания остались о наркозе в Калуге. О том, сколько не кормить ребёнка перед наркозом, спора не возникло. В коридоре висел стенд, на котором было написано, что грудничка нужно не кормить не менее 4 часов.

Тимоша плакал, я была вся на нервах. Долго носила его по комнате и укачивала. Наконец, он уснул. Когда проснулся, уже нужно было собираться на МРТ. Наконец, пришёл муж и мы отправились на поиски МРТ по бесконечным коридорам. Малыш успокоился и смотрел по сторонам. Не без помощи встречных врачей мы нашли это место. Нас попросили подождать, они позовут. Ждать пришлось минимум полчаса. Мне показалось, что перед нами вписывались люди за деньги. Наконец, очень милый дядечка позвал нас в кабинет на беседу по поводу наркоза. Нужно было подписать бумаги. Анестезиолог был такой приятный и спокойный, что мне тоже стало спокойно. До этого момента я просто не находила себе места и вся дрожала. Он рассказал, как будет проходить сам наркоз и процедура. Сказал, что к лицу поднесут маску, из которой идёт газ, называется Севоран. Ребёнок немного подышит и уснёт. После того, как МРТ закончится, его привезут в специальную комнату пробуждения. Минут через 10, у кого-то чуть больше, он проснётся. Но трогать и обнимать сразу нельзя, пусть полежит. Анестезиолог спросил, а был ли у нас до этого наркоз. Я сказала, что в Калуге кололи Кетамин. Он изменился в лице: "Ооо, ну это совсем! Такого не должно быть!!" Тогда я начала понимать, что мои претензии к Калуге по поводу наркоза небезосновательны.

Доктор спросил, кто из нас, муж или я, будет присутствовать при наркозе. Муж отправил меня. Я стояла перед аппаратом МРТ и держала Тимошу на руках. Доктор поднёс к его лицу маску, секунд через 10 малыш начал закрывать глазки. Меня попросили положить его и выйти.

Мы с мужем пошли ждать в комнату пробуждения. Мне показалось, что процедура длилась недолго, минут 15. Может быть, из-за того, что я была не одна и разговаривала с мужем. Тимошу привезли на каталке и положили на столик для малышей. Он спал. Мы сидели рядом и смотрели, разговаривали шёпотом. Минут через 10 он начал потихоньку открывать глазки. Затем открыл их полностью и смотрел на меня. Я ему улыбнулась, он тоже улыбнулся. А потом, видимо, вспомнил, что голодный, и начал кричать. Врачи разрешили покормить прямо там, за ширмой. Малыш сразу успокоился. Никаких последствий наркоза не было!

Я была счастлива. Такого лёгкого МРТ я не ожидала. В тот же день я отдала нашему врачу диск с записью и стала ждать результата. Но была пятница, а значит все рано уехали с работы. Пришлось ждать понедельника.

В понедельник на обходе он сказал, что помнит, посмотрит, придёт и скажет. И вот пришёл. Очень хорошо помню этот момент. Я сидела на кровати, Тимоша лежал рядом. Врач сказал: "Юлия Николаевна, всё пропало". Я испугалась и спросила: "Почему?" Он подошёл и присел рядом со мной: "Надо ставить шунт". Сердце упало. ШУНТ. Это слово, которое засело в моей голове с первого дня, когда я узнала о диагнозе. Всё же шунт. Он стал объяснять, что где-то между третьим и четвёртым желудочками есть перепонка, жидкость не проходит в четвёртый желудочек. Поэтому все желудочки раздуты, а четвёртый щелевидный. Но она всё же уходит, не в том месте и не в том объёме, в котором нужно, но уходит. Они все вместе, с заведующим и ещё одним местным гением, смотрели снимки. Никак по-другому не получается. Эндоскоп сзади не подлезет. А если попытаться убрать эту перепонку, то велика вероятность кровотечения, они просто не спасут ребёнка. Я спросила, на сколько ставится шунт. "Пожизненно. Мне нужно ваше решение. Если вы согласны на операцию, то мы прооперируем в четверг". Я сказала, что мне нужно посоветоваться с мужем. Он дал мне 20 минут. Он будет ждать в ординаторской.

Я позвонила мужу. Рассказала. Какой у нас был выбор? Если лучшие нейрохирурги страны посоветовались и решили, что другого варианта нет. Мы решились на операцию.

Помню, как стояла в длинном коридоре, ждала доктора, чтобы сообщить о своём решении. Он был с другим врачом в кабинете, они смотрели наши снимки и обсуждали. Затем он вышел, я сказала, что мы согласны. Он повёл меня в ординаторскую. Стал рассказывать мне об операции и показывать наши снимки на компьютере. На минуту я забыла, что это МРТ моего сына, мне было интересно! Ликвородинамика меня поразила. Это было нечто вроде гифки. На экране было видно, как образуется жидкость в клетках мозга и куда она течёт дальше. Он показал мне место, в котором происходил небольшой сброс жидкости, и то место, куда она должна сбрасываться. По-видимому, тот небольшой сброс в неположенном месте и спасал нас всё это время. Не будь его, у нас бы давно случился криз и экстренная операция. Так он сказал. Я спросила, это что, врождённое? Да. Дальше он показал мне сам шунт. Небольшая помпа (миниатюрный насос, грубо говоря), сантиметра 3 в длину. Плоский,с выпуклой круглой кнопкой. 2 шланга, один короткий, другой длинный. Короткий от мозга до помпы, длинный от помпы до брюшной полости. Сами шланги тоненькие и очень мягкие. Медицинский силикон. Всё это вшивается под кожу и снаружи никак не заметно. Единственное, помпа немного будет выпирать на голове. Ещё он сказал, что шунт не подарок, и если бы были другие варианты, то они бы его даже не рассматривали. Проблема в том, что 30% операций приходится переделывать по разным причинам. Это называется дисфункцией шунта. Чаще всего шунт забивается. Мы поговорили ещё о том, когда его удлиняют. Очевидно, что есть разница в росте 4-месячного ребёнка и 5-летнего. Он сказал, что они закладывают изначально некоторую длину. В идеале её хватает лет до 5. Потом они уже не лезут в голову, а просто удлиняют шланг через брюшную полость. Напоследок, он сказал, что нужно будет взять ликвор на анализ перед операцией. Для этого надо побрить голову в районе родничка... К счастью, на следующий день он передумал и сказал, что возьмёт анализ во время операции.

Теперь я жила в ожидании дня Х. В среду нас позвали к анестезиологу. Я дрожала. Сердце бешено колотилось. Я несла ребёнка и думала, что упаду в одном из этих бесконечных коридоров. Наконец, операционный блок... Нас пригласили почти сразу. Это был молодой и очень приятный анестезиолог. Он отвёл нас в предоперационную палату. Там стояли каталки, укрытые белыми простынями. Мамы заводили туда детей, раздевали, укладывали на каталки, и их увозили...

Доктор начал задавать вопросы. Спросил, сколько у меня детей. Узнав, что трое, поздравил с тем, что я многодетная мать. Спросил про диагноз и предстоящую операцию. Я сказала, что будет шунтирование, он поинтересовался, почему мы не сделали операцию в Калуге. Я не знала, как лучше объяснить. Кажется, ответила, что мы приехали сюда на консультацию и нам предложили госпитализацию. Впрочем, парень был на редкость проницательный. Думаю, он сам всё понял. Он ещё долго интересовался Тимошей, как он вообще себя чувствует и развивается. Потом стал рассказывать, как будет проходить операция и сам наркоз. Он должен был это рассказать, а я должна была выслушать, хотя предпочла бы не знать. Он сказал, что сначала сделают масочный наркоз. Когда ребёнок уснёт, ему вставят катетер под ключицу, туда во время операции будут вливать все необходимые лекарства. Ещё сказал про эндотрахеальную трубку, куда будет подаваться кислород. Я это всё чуть было не представила в красках, мне стало нехорошо. Решила, что лучше не думать. Затем он задал тот самый вопрос про "был ли у вас когда-нибудь раньше наркоз?" Я, разумеется, рассказала про Кетамин в Калуге. Он замер и посмотрел на меня. "Они что там, с ума сошли?? А вы знаете, что вашему ребёнку его нельзя было колоть?" Я ответила, что да, анестезиолог мне говорил что-то про последствия и отставание в развитии, но выбора не было. "Замечательно! То есть вам так и сказали, что будут колоть препарат, который вашему ребёнку противопоказан, потому что ничего другого нет?" Да. Я стала говорить, что мы с мужем даже собирались писать жалобу в Минздрав... Но он перебил и сказал, что от этого ничего не изменится. Накажут невиновных, а те, кто виновен, вывернутся. А ещё обещал позвонить в Калугу и разобраться. Не знаю уж, исполнил он обещание или нет. Но мне очень понравился этот доктор. Потом он ещё разговаривал с нашим врачом и просил как-то поспособствовать, чтобы мамочка не потеряла молоко, потому что ребёнок на грудном вскармливании.

Мы вернулись в палату. Я настраивала себя на завтра. После обеда пришёл наш врач и сказал, что операция переносится. Либо на пятницу, либо на понедельник. В реанимации нет свободных мест. И ещё добавил: "Не расстраивайтесь, что ни делается, всё к лучшему". Не то чтобы я расстроилась, но всё же как-то уже была готова. А теперь ещё ждать. Это плюс несколько дней к нашему здесь пребыванию.

Надо сказать, все мамочки отделения очень полюбили Тимошу, прямо приходили к нам в палату потискать его. Были и 2 землячки, они же соседки по блоку. Я поделилась своими переживаниями по поводу того, что будут ставить шунт, а мы рассчитывали на эндоскопию. Они заверили меня, что эндоскопия у таких маленьких очень часто зарастает, поэтому, может, и к лучшему, что шунт. Я немного успокоилась.

На следующий день врач сказал, что операция будет в понедельник, 5 августа. Ну что ж, было время ещё подготовиться.

И вот он, вечер воскресенья. Нужно брить малыша налысо. Самой. У соседки была машинка для стрижки, она мне её одолжила. Я давно думала про этот момент, как я буду стричь его и реветь. Мои маленькие сладкие кудряшки. Но, видимо, суровая реальность РДКБ сыграла свою роль. Я не плакала. Кудряшки собрала в пакетик. А лысый Тимошка оказался очень милым. Машинки было недостаточно, нужно было ещё сбрить остатки бритвой. Тут уже спасибо соседке. Она делала это много раз своему ребёнку, поэтому справилась на ура.

Наступило утро. Опять 4 часа не есть и не пить. Снова я хожу по комнате с орущим малышом. Снова он засыпает. Я не нахожу себе места, жду мужа. Я так надеялась, что он приедет пораньше и мы вместе будем справляться с этим испытанием. Тимоша проснулся и,-о, чудо!- он не плакал. Он был абсолютно спокоен. Муж приехал. Вскоре нужно было уже идти в операционный блок. Врач похвалил нашу стрижку и поругал за то, что папа, носитель инфекций, общается с ребёнком перед операцией. Наконец, медбрат повёл нас на операцию. Мужа в операционный блок не пустили. Мы с Тимошей зашли и сели ждать. Нас таких было много, из разных отделений, с детьми разных возрастов. На стене висел телевизор, там показывали мультики, чтобы отвлечь малышей. Вскоре пришли 2 девушки. Они подходили к каждому ребёнку, клали руки на рёбра, засекали время и слушали. Я так поняла, что слушали дыхание и пульс. У нас было всё нормально. Сидели мы не меньше получаса. Тимоша смотрел на экран. Он был абсолютно спокоен, не плакал. Наконец, нас вызвали в предоперационную. Сказали раздеть ребёнка до подгузника и положить на каталку. Анестезиолог была уже другая. Она проводила меня и напоследок спросила, есть ли аллергия на лекарства. Я вышла к мужу. Всё, я отдала ребёнка на операцию. Я старалась ни о чём не думать и отвлечься от дурных мыслей. Представлять, что там будут делать, было ни к чему.

Мы вернулись в отделение и стали ждать. Как мне говорили, сама операция длится около 40 минут, но ещё время занимает подготовка. Вот эти все катетеры, кислородные трубки. Прошло часа полтора, никто не проходил мимо нас, а мы не могли пропустить. Наконец, вернулся наш доктор и направился в ординаторскую. Даже не посмотрел в нашу сторону. Мне стало не по себе. Ещё минут 15 мы сидели в коридоре, никто не подходил. Тогда я не выдержала и пошла пить успокоительное. Когда я вернулась, муж сказал, что только что разговаривал с врачом. "Всё прошло без технических трудностей". Отлегло... Всё, теперь сутки в реанимации и малыш будет со мной, без таблеток! Всё будет хорошо!

Чуть позже я сцедила молоко и отнесла в реанимацию, чтобы Тимошу покормили. Посещение было разрешено в 6 вечера на 1 час. Я ждала. Причём подсознательно чувствовала, что это будет очень сложно пережить. Соседки тоже предупреждали, что нужно быть морально готовой. Например, к тому, что ребёнок будет привязан к кровати, чтобы не сорвал катетеры. В 17.50 я снова взяла с собой молоко и пошла в реанимацию.

Дверь была закрыта. Тут уже сидели люди, ждали, когда вызовут. Какой-то мужчина был тут не впервые, он говорил и рассказывал так, словно живёт здесь уже неделю. Наконец, дверь открылась. Мужчина-врач перечислил фамилии, кому сегодня разрешено посещение. Наша тоже была. Я вошла. Куда идти, я не знала. Тот самый всезнающий мужчина показал. Я прошла по коридору и остановилась перед двумя комнатами. В какую мне? И тут увидела вдалеке бледное личико с длинным ресницами. Сердце кольнуло. Около него стояла девушка в белом халате. Я спросила, мой ли это ребёнок. "Да, он". Девушка что-то записала, сказала, что врач сейчас подойдёт и всё объяснит.

То, что я увидела, пронзило меня насквозь. И это были даже не бинты. Мне представлялось, что он будет весь в бинтах. Нет. Бинтов было немного. На голове был заклеен шов, на груди катетер, ну и на животе тоже шов. Заклеено было липким бинтом. Но ребёнок постоянно плакал и пытался вырваться. При этом ему вкололи успокоительное, он двигался и плакал очень вяло. Что больше всего меня напугало, это мокрота. В горле клокотала мокрота, голос был охрипший. Руки и ноги действительно были привязаны бинтами к кровати. Куча всяких проводов и катетеров. Над кроватью висел монитор, где горели какие-то цифры. Пульс, давление и бог знает, что ещё. Я была оглушена, я не знала, что делать. Сердце рвалось в клочья. Взять и прижать к себе - единственное желание, но ведь нельзя! Я гладила его по голове и пыталась успокоить. Наконец, пришёл врач.

Мне казалось, он смотрит на меня со снисхождением и полуулыбкой. Ну что с неё взять? Мамочка. Он сказал, что всё в норме, температура не поднималась. Есть он не стал. Но ничего, капают поддерживающую капельницу. А хрипит он от трубки, которая стояла в горле. Ему вкололи седативное, чтобы не так возмущался, а то и бронхит недолго накричать. Я спросила, когда можно будет его забрать. Врач ответил, что не любит он загадывать в своём, таком непредсказуемом, отделении. Но вообще, если всё будет хорошо, то завтра в 10 утра. Он ушёл.

Я попыталась дать Тимоше бутылку с молоком. Он не стал пить и снова заплакал. Так я стояла и гладила его по голове, что-то приговаривала и утешала целый час. Вскоре медсестра намекнула, что мне пора уходить. Я ответила, что слежу за временем.

Ровно в 7 я вышла. И долго не могла найти выход. Никого кроме меня из посетителей уже не было. Я ходила туда-сюда минут 5 и, наконец, сообразила, где нахожусь.

В отделение я вернулась со слезами на глазах и в палате разрыдалась. Весь вечер мне казалось, что я слышу его плач, хотя реанимация была очень далеко отсюда.

Утром я не находила себе места, очень ждала 10 часов. А вдруг что-то не так? Вдруг мне сегодня не отдадут моего малыша... Но в 9.50 пришла медсестра: "Вы готовы?" Я сказала, что скорее бы уже. Мы взяли каталку и пошли в реанимацию. Около реанимации встретили того мужчину, он забирал сына. Медсестра оставила меня у входа и пошла с каталкой внутрь. Минут через 5 она вышла. На каталке лежало моё сокровище. Он молчал и смотрел вокруг. Я была счастлива! Мы довезли малыша до отделения. Там ему сразу сделали перевязку, он плакал. Наконец, мне отдали его со словами: "Одевай скорее, а то сорвёт катетер".

Так выглядел мой малыш после операции:

Мой Тимоша был со мной! Ему не нужно больше пить таблетки! Я одела его и сразу стала кормить. Он ел минут 5, потом стал плакать. Так начались наши проблемы с животом на фоне приёма антибиотиков. 5 дней нам вливали антибиотики, а микрофлора восстанавливалась недели 3. Мокрота тоже хрипела долго, около недели он кашлял. Но всё это уже не имело большого значения!

Соседки сразу заметили, что у ребёнка изменились глаза. Венки тоже стали тоньше, а родничок я вообще не смогла найти. Как потом сказал доктор, это значит, что голова уменьшилась.

Сложнее всего было соблюдать правило, по которому нельзя держать ребёнка вертикально в течение месяца после операции. Максимум под углом 45 градусов.

После операции мы пробыли в больнице неделю. На 8-й день Тимоше сняли швы и нас выписали. Врач предупредил, что нужно будет наблюдаться - приезжать на осмотр сначала через 3 месяца, потом через полгода, потом через год. В ноябре мы были на осмотре. Всё хорошо.

В течение месяца после операции развитие практически не менялось. Но через месяц Тимоша стал меня приятно удивлять. Очень быстро он сел, потом пополз, а пару дней назад мой малыш пошёл! И я самая счастливая мама в мире!