Макс Лукадо о Рождестве

Рождественская ночь. В доме тихо. Прекратилось даже потрескивание в камине. Остывающие угольки излучают мягкое свечение, освещая темный дом. У камина висят чулки - уже без подарков. В углу - обнаженная елка. Рождественские открытки, мишура и воспоминания связывают в памяти рождественскую ночь с рождественским днем.
Да, это рождественская ночь. А каким был день! Ароматизированный чай. Санта-Клаус. Клюквенный соус. «Большое спасибо». «Что вы, не надо». «Бабушка звонит». Ноги по колено в оберточной бумаге. «Как раз в пору». Фотовспышки.
Рождественская ночь. Елка, которая еще вчера «росла» из горы подарков, теперь «растет» из елочной подставки. Подарки - уже чья-то собственность. Смятая оберточная бумага - в мусорном ведре. Посуда вымыта, а недоеденная индейка ждет сэндвичей на следующей неделе.
Рождественская ночь. Последний рождественский гимн спет в десяти-часовых новостях. Последний кусок яблочного пирога доеден зятем. Последний рождественский альбом отложен в сторону, исполнив в очередной раз свой ежегодный долг запечатления каштанов, снегопада в Рождество, красноносых оленей.
Рождественская ночь.
Отзвучал последний полуночный удар часов, мне пора спать, но отчего-то не спится. Мне не дает покоя одна ошеломляющая мысль. На этой неделе мир был другим. На время он изменился.
Волшебная пыль Рождества блеснула на лице человечества, пусть мимолетно, напомнив нам о собственной ценности и о том, кем мы должны были бы быть.
В своих уговорах, докучании просьбами, вражде, мы забыли о том, что требуется от нас на самом деле. Мы убрали свои лестницы и гроссбухи, отложили ружья и хронометры. Мы сошли с беговой дорожки, оставили американские горки, обратив свой взор на Вифлеемскую звезду.
Это - время веселья, потому что более, чем когда-либо еще, мы думаем о Нем. Более, чем в другое время, Его имя на наших устах.
А что в результате? В течение нескольких драгоценных часов наша тоска по Небесам сливается воедино, и мы становимся хором. Любительским хором портовых грузчиков, адвокатов из Бостона, нелегальных иммигрантов, домохозяек и тысяч других людей, полагающихся на эту Вифлеемскую тайну. Да, на самом деле такой хор существует. «Приди и узри Его», - поем мы, взбудораживая даже самых сонных пастухов, указывая им на Младенца-Христа.
В течение нескольких драгоценных часов люди смотрят на Него. Христос Господь. Те, которые прожили год, не обращая на Него внимания, вдруг снова видят Его. Люди, привыкшие употреблять Божье имя всуе, останавливаются, чтобы воздать Ему хвалу. Глаза, сейчас незамутненные гордостью, восхищаются Его величием.
Вдруг Он - везде. В ухмылке полицейского, когда тот останавливает несущийся микроавтобус с подарками для детдома.
В сиянии глаз официанта с Тайваня, когда тот рассказывает вам о предстоящей рождественской поездке на родину, чтобы повидать детей.
В чувствах отца, который слишком переполнен благодарностью, чтобы закончить молитву перед ужином.
Он - в слезах матери, когда та встречает дома сына, вернувшегося из-за морей.
Он - в сердце человека, который провел рождественское утро в автопробке, раздавая холодные бутерброды с колбасой и горячие пожелания.
Он - в торжественной тишине толпы в торговом центре, когда хор начальной школы поет: «Там, в яслях».
Эммануил. Он - с нами. Бог прошел рядом.
Рождественская ночь. Через несколько часов начнется уборка, погаснут огни, елки выбросят. Тридцать шестой размер поменяют на сороковой, а гоголь-моголь будет продаваться за полцены. Жизнь скоро снова будет нормальной. Щедрость декабря обратится в январские счета, а волшебство начнет увядать.
Но пока эта сказка все еще длится. Может, поэтому я до сих пор не сплю. Я хочу еще немного насладиться этой атмосферой. Я хочу помолиться, чтобы те, кто видят Господа сегодня, продолжали искать Его и в августе. И я не могу не задержаться на одной фантастической мысли: «Если я могу сделать столь много скромными молитвами, неуклюже обращенными к Нему в декабре, насколько больше смог бы сделать Он, если бы мы думали о Нем каждый день?»