Продолжение книги. Часть 11.

Говорят, что ребенок начинает запоминать события с началом развития речи. Но мне кажется, что мои воспоминания появились раньше. Лепетала ли я тогда - не знаю, но не говорила - это точно. Хотя понимала, что вокруг происходит.

Помню мягкое серое летнее небо и фонарный столб надо мной, и трансо-релаксовая музыка без слов, будто бы о вечном. Мелодию я помню, и знаю, что она реально существует, но название не знаю. А я полулежу в синей коляске-трости, в которой меня возила мама.

Помню как я спала с мамой в комнате бабушки Тани и дедушки Вити во время дневного отдыха, когда мои родители были в гостях у родителей папы, и я маму теребила за щеки и губы, как Маня меня сейчас. Только тогда я была меньше нее. Помню как мама купалась вместе со мной. После купания заворачиваля меня в полотенце, и, велев мне подпрыгнуть, вынимала из ванной. А позднее бабушка Люба мыла меня в ванной, где я сидела по грудь в воде, и наклонив мою голову, и лила на нее воду. Бабушка при всей любви со мной не церемонилась.

Помню как папа нес меня на руках поздним вечером после гостей через мокрую слякоть.

На 1-м фото я была, наверное, между годом и 2-мя. У меня вились кончики волос - наследие от кудрявых папиных родственников, потом волосы стали прямыми. А эта деревянная софа с якобы украшенными вышивкой подушками была моим постоянным другом всего детства и юности. А когда она состарилась, то стала очень скрипучей 🙂

Помню как темным утром мне пытались надеть на ноги чешки для сада, вид которых на моих плотненьких ногах мне не нравился и я сопротивлялась и капризничала. Так же я капризничала, когда с утра не хотела идти в садик.

Папа говорил, что в садик я пошла с двух лет. Я помню что в армию он пошел после военной кафедры в офицерском звании, когда мне было больше года. Сколько он служил - не помню. И служил ли он в Афганистане - тоже осталось не ясным. С одной стороны, он спьяну что-то говорил об афганке, которая серпом резанула его друга, и он кинул в дом гранату. С другой стороны, папа говорил, что когда собирался в горячую точку, моя бабушка Люба, его теща, встала в дверях и не пустила. Бабушка это умеет, да. А в трезвом уме папа никогда не делился своими и чужими тайнами.

Папа хотел стать летчиком, но в ходе мед.комиссии у него выявили искривление носовой перегородки, и ему пришлось переключиться на обучение по специальности инженер машиностроения. Кстати, и со стороны Юры оба его родителя были инженерами, включая и его самого.

Папа говорил, что всвязи с моим отставанием в развитии меня хотели определить в какое-то коррекционное учебное заведение, но папа сказал:" Отдайте ее в садик. Там один толкнет, другой щипнет, так и начнется общение". Не скажу, что о садиковом периоде у меня были одни радужные воспоминания, но там я, действительно, начала говорить. И даже была пара ребят, которых я могла бы назвать друзьями. Дети беззлобно подтрунивали над моей полнотой, да и всем другим они давали прозвища. Помню какмя тянулась к общению с одной девочкой, Настей Грошевой, и даже спали мы на соседних раскладушках. Однажлы она плакала в кроватке, я ей что-то говорила, а она показыаала кулак.

В группе я была молчунья. Не то что бы я не любила разговаривать, просто мой компьютер не находил что сказать, какие выбрать слова, в голове была пустота без вариантов. Когда показывали картинку с мальчиком, держащим лопату, спросили "Что он делает?", я не знала, что сказать. Ребята мне подсказали: "Копает", я так и ответила. Однажды летом на прогулке я стала капризничать, меня долго спрашивали, что же я хочу, перебирали варианты, и только когда мне показали баночку с водой и спросили :"Пить?" - я кивнула головой. А однажды на прогулке я почувствовала большую нужду, но почему-то в туалет не отпрашивалась; обедала быстро, как заметили ребята, будто за мной кто-то гнался, но до туалета все-таки не добежала. Вот что значит не уметь словесно выразить свои желания.

Я была в общей сложности в двух садиках. Во второй меня водила бабушка, когда мама с папой и я переехали в новую квартиру на ул. Ленина старанием моей мамы. Для получения 3-комнатных аппартаментов в квартиру прописали прабабушку Машу из Пугачева - бабушку папы. В обоих садиках хорошо кормили, еда мне нравилась. Завтрак, обед, полдник с вкусными булочками и кефиром, или запеканкой с подливкой. Ужин я не помню, о котором говорят сейчас в московских садиках - меня забирали раньше. Еду приносила воспитательница или нянечка из кухни в ведрах, разливала из одного напиток, из другогих накладывала еду. Это вам не сухпайки в американских садах. Мне нравились супы, из которых я выкладывала лук, котлетки, гарниры; каши, особенно манная с маслом; компоты с большими черными морщинистыми грушами. А горячее молоко, какао, чай были тоже вкусными. Только пенку я не любила и отдавала тем, кому она нравится.

Гуляли мы один раз в день, до обеда. Были у нас утренники, конкурсы, праздники, елки с подарками. Меня выбрали в числе трех ребят с музыкальным слухом в маленький оркестр: один мальчик играл на трубе, девочка на металлофоне, а я стучала палочкой на музыкальном треугольнике под аккомпанимент игры на пианино учительницы музыки. На уроке музыки наша группа разучивала и исполняла много песен, некоторые я помню.

Еще помню как во время тихого часа несколько детей согласились показывать себя без труселей, а девочка Люда их подбадривала. Я на это не решилась.

Хорошо помню двух воспитательниц на смене. Елена Анатольевна отличалась раздражительным нравом, и когда выходила из себя от непонимания ребенком указаний, била его рукой по голове. И мне доставалось не раз. Помню что рассказала родителям о том, какие события происходили в садике. Говорила ли я о битии головы - не помню, но на следующий день все дети, включая другую воспитательницу, Зинаиду Ивановну, называли меня "ябеда-корябеда". Но мне не казалось это трагедией - я мало понимала суть проблемы, и не считала себя обьектом буллинга.

Помню как Зинаида Ивановна кушала, сидя с тарелкой около наших кроватей во время тихого часа. Помню как воспитатели что-то на полках передвигали и мне на ухо упала ваза. Хорошо что она была не тяжелая. Воспитатели поохали и быстро успокоились. С детьми в садике не сильно церемонились, иногда передразнивали.

Еще помню как бабушка Люба иногда забирала меня после тихого часа и делала замечания воспитательнице по поводу полотенец, так как сама всю трудовую карьеру работала воспитателем детского сада и любила порядок.

Помню в старшей группе полненький мальчик Саша, сын воспитательницы Галины Алексеевны, такой же статной полноватой дамы, во время тихого часа не спал, а ел принесенные мамой сливы. Некоторые товарищи просили его поделиться, и Саша бросал им спелые плоды. Сашу я видела и в школе, и в одноклассниках. Такой браток вырос, крепкий и с цепухой, как браток в 90-е, с золотым зубом. В этом году он впервые стал папой сынули.

А пока во время тихого часа я с удовольствием спала, в отличии от некоторых активных ребят. Моя нынешняя подруга Катя в частной школе в Англии не любила днем спать. Ей разрешали тихо сидеть, читать, рисовать, только что бы не мешать спать ребятам. В мое время в СССР все должны были отдыхать, только лежа в кроватях. Такую же любовь к дневному отдыху я имею и по сей день, только не всегда есть время.