Прокол
МедицинскоеСейчас уже невозможно определить точно, с чего все началось. То ли с обморока, то ли третьей недели моей болезни, то ли с Эвелины Бледанс.
Эвелина, в быту просто Наталья Николаевна, - местный лор-врач. Нелюбовь мужчин к поликлиникам - это то единственное, что спасает наш район от эпидемии гайморитов, отитов и других ангин. Иначе, едва прикрывающий попу медицинский халатик, 15-сантиметровые каблуки на стройных ножках, конский хвост до середины спины и прочие атрибуты медсестры из Маски-Шоу сделал ли бы свое эпидемиологическое дело, и вместо работы Вани, Сани и Станиславы Петровичи искали бы причины посетить кабинет ухо-горло-носа.
Итак, на третьей неделе постельного режима, темной ночкой, я проснулась с четким понимаем сути своей болезни - гайморит. В ночи симптомы заболевания оцениваются дилетантами особенно хорошо. Но мне, конечно же, потребовалось подтверждение собственных догадок, и на утро я уже знакомилась с Натальей Николаевной.
- Госпитализация, - безапелляционно заявила врач, потрясая полным набором серебряных шармов Пандоры.
- А мож, лучше укольчиков? - робко попросила я, потрясая конъюнктивитом и очками с диоптриями.
- Да пожалуйста, мне не жалко. Но потом все равно госпитализация. Такую форму гайморита без прокола не вылечить.
- Я вылечу! - клятвенно пообещала я и подсела на иглу.
Через неделю медицинское пророчество сбылось. Я продолжала ходить, пошатываясь; говорить, погнусавливая; и температурить, пугая градусник и собственную нервную систему.
- Вот вам направление в шестую городскую. Ляжете, ваш носик быстренько проколют в двух местах, и будете как новенькая! - доброжелательно напутствовала меня лже-Эвелина.
- В шестую? - воскликнули бывалые. - О! Берегись той больницы! Все в ней хорошо, но на ужин там дают голубец. Наливают его половником.
- Там самой готовить надо? - уточнила я.
- Не замечали.
- Ну и отлично! Хоть жидкие голубцы, хоть перловка без гарнира - все съем, лишь бы три раза в день у плиты не стоять.
***
И вот ранним октябрьским утром я заняла место в приемной лор-отделения шестой городской больницы. Запуганная и по-прежнему с диоптриями. Чтобы лучше видеть своих будущих мучителей. И голубцы.
В приемном покое медсестра старательно записывала вновь поступивших.
- И я к вам! Вот мой вещмешок, страховой полис и больная личность, - в дверях появилась женщина лет за пятьдесят.
- Фамилия? - поинтересовалась сестричка.
- Танцырева! - был ей ответ. - Анатольевна!
- Откуда вы меня знаете? - удивилась я.
- Кто здесь? - испугалась женщина. - Никого знать не знаю, ведать не ведаю.
- Ну вы ж меня сейчас по фамилии-отчеству назвали.
- Никого я не называла. Себя только. Танцырева… Анатольевна…
- Позвольте! - вскричала я. - Танцырева и Анатольевна тут вообще-то я.
- Да я по мужу… - начала оправдываться женщина. - Он у меня из Каменки.
- Замечательно, - говорю. - И я по мужу из Каменки.
- Да вы родственницы! - восхитилось все приемное отделение.
- Возможно. Но очень дальние, - подтвердили мы. - По мужу.
Стоит ли говорить о том, что в дальнейшем мы лежали в соседних палатах, по-свойски перемигивались по пути на промывание и закапывание, пользовались нездоровой популярностью у медперсонала, и пару раз я чуть не огребла укол за Танцыреву-2?
***
Но теперь о самом факте прокола. Прокололи. С нервным припадком, криками «Не дамся!» и попытками сопротивления с моей стороны. С хрустом ломающихся костей, замороженными зубами и свежеобретенными трубочками со стороны моего организма. Ну и очередной врач, пополнил мою коллекцию врачей, которым я открыла глаза на то, что пациенты бывают не просто пациентами, а пациентами, после которых болят барабанные перепонки, а нервная система ходит ходуном по всей операционной.
Через неделю активного больничного лечения лучше мне не стало. И за это меня решили наказать. Внутримышечно назначили адову смесь. Все мои предварительные данные об уколах, полученные за предыдущие тридцать лет жизни, были ошибочными и неполными. Стекловата, разрывающая внутренности на кусочки, заставляющая гореть заднюю часть тела огнем инквизиций и делающая нижние конечности недееспособными - вот чем стали для меня уколы гентамицина.
От молоденькой медсестрички я вырвалась уже в момент укола. Вместе с иглой вырвалась. Но меня догнали и завершили свое колючее дело. Тот стон, что у нас песней зовется, слышал весь коридор. Долго слышал. Минут двадцать как минимум. Мне они показались вечностью. В свое время даже схватки не заставляли меня так сильно голосить. Гентамицин - это сила. Молоденькая медсестричка - юный натуралист-естествоиспытатель.
***
Кстати, о возрасте. Мне тут намедни сообщили, что «больше 35 тебе с виду и не дашь». Я пригорюнилась, закручинилась. Вот думаю, года-то летят, Маринка уже не та. Всякое я про себя слышала, но чтобы прям 35 в мои юные 30 - видимо, зеркало и фотографии мне сильно врут и домысливают.
Так вот. Опасалась я, что по старой больничной привычке да с внешностью на 35 меня и тут женщиной кликать будут. Мол, «Женщина, на уколы!» «Женщина, в процедурный кабинет!» «Женщина, ватку уронили».
Но каково было мое удивление, когда все медсестры и прочий персонал ко мне избирательно начали обращаться на «ты», а пару раз я даже слышала в свою сторону фразы из серии: «Замучили мы ребенка», «Потерпи, девочка» и «До свадьбы заживет». Все стеснялась поинтересоваться, на какие лета меня тут оценили. Когда я в разговоре случайно обронила что-то про дочь, у медсестры глаза на лоб полезли: «У тебя есть ребенок???» Если немытая голова (а при острой стадии гайморита голову мыть настоятельно не рекомендуется) настолько сбавляет мой возраст, то вывод напрашивается сам. На шампунях будем экономить.
***
Экономить на шампунях - это мне. А не экономить на еде - это больничной столовой. На второй день мы получили на ужин нечто неизвестное.
«Неужели это и есть тот самый великий и ужасный голубец?» - подумала я, с интересом разглядывая полученную в столовой светло-серую жидкую массу. Но нет, та пища так и осталась для меня загадкой, а голубец нам выдали на следующий день. Жидкий и загадочный.
А вечером пшенную кашу. Обильно посыпанную сверху тертой морковкой.
***
Сообщество Франкенштейнов я обнаружила не сразу. Точнее, обнаружить-то обнаружила, но об их сущности не догадывалась. Это была группа людей с ватно-марлевыми квадратиками у переносиц. Обычная такая белая тряпочка, прикрепленная ко лбу с помощью лейкопластыря. Товарищи держались особнячком и трубочек в носу, а отличие от нас, не имели.
- Что с вами? - полюбопытствовала я, стоя в очереди на промывание носовых пазух.
- Болтики у нас во лбах, - последовал грустный ответ немолодой женщины. - Хочешь, покажу?
И показала. Реально - болтик! Самый настоящий, в лоб вкрученный. Саморез, я бы сказала.
- Как он к вам в лоб попал? - ужаснулась я.
- Как, как… Известным образом - дрелью дырку просверлили, шурупчик ввернули и пластырем заклеили.
- Да-да, - радостно закивали ее товарищи-гомункулы. - Сверлом сверлили, винтиком завинчивали.
«Героические люди!» - подумала я и в будущем стала с уважением посматривать на мимо проходящих Винтиков и Шпунтиков
***
В общем, две больничные недели прошли больно и насыщенно. Я познакомилась со множеством новых людей и ощущений.
Была у нас там Барашкина. Медсестра про нее говорила так:
- Заходите! Следующий! Иванова и кто там еще? Барашкина? И Барашкина. И Барашкина, - быстро-быстро так она про «И Барашкину» сказала. Я чуть ингалятором от неожиданности не захлебнулась. Попробуйте произнести быстро вслух - вам тоже может понравиться.
На второй неделе моего пребывания в больнице ко мне подселили новую женщину. Она была маг. Светила лампочкой на яблочный сок, а он становился апельсиновым. Или сливовым. Или лимонным. Или еще каким. В зависимости от нашего желания. Способная женщина.
***
Как-то все так. Сегодня меня, наконец, выписали, и я снова готова к труду и обороне. Хотя и на больничной койке, я, конечно же, не бездельничала. Декабрьский номер журнала на подходе.